А хоть пощупай — жив!» «На! выпивай, служивенький! С тобой и спорить нечего: Ты счастлив — слова нет!» Пришел с тяжелым молотом Каменотес-олончанин, Плечистый, молодой: «И я живу — не жалуюсь, — Сказал он, — с женкой, с матушкой Не знаем мы нужды!» «Да в чем же ваше счастие?» «А вот гляди (и молотом, Как перышком, махнул): Коли проснусь до солнышка Да разогнусь о полночи, Так гору сокрушу! Случалось не похвастаю, Щебенки наколачивать В день на пять серебром!» Пахом приподнял «счастие» И, крякнувши порядочно, Работничку поднес: «Ну, веско! а не будет ли Носиться с этим счастием Под старость тяжело?..» «Смотри, не хвастай силою, — Сказал мужик с одышкою, Расслабленный, худой (Нос вострый, как у мертвого, Как грабли руки тощие, Как спицы ноги длинные, Не человек — комар). — Я был — не хуже каменщик Да тоже хвастал силою, Вот бог и наказал! Смекнул подрядчик, бестия, Что простоват детинушка, Учал меня хвалить, А я-то сдуру радуюсь, За четверых работаю! Однажды ношу добрую Наклал я кирпичей, А тут его, проклятого, И нанеси нелегкая: „Что это? — говорит. — Не узнаю я Трифона! Идти с такою ношею Не стыдно молодцу?“ — „А коли мало кажется, Прибавь рукой хозяйскою!“ — Сказал я, осердясь. Ну, с полчаса, я думаю, Я ждал, а он подкладывал, И подложил, подлец! Сам слышу — тяга страшная, Да не хотелось пятиться. И внес ту ношу чертову Я во второй этаж! Глядит подрядчик, дивится, Кричит, подлец, оттудова: „Ай, молодец, Трофим! Не знаешь сам, что сделал ты: Ты снес один по крайности Четырнадцать пудов!“ Ой, знаю! сердце молотом Стучит в груди, кровавые В глазах круги стоят, Спина как будто треснула… Дрожат, ослабли ноженьки. Зачах я с той поры!.. Налей, брат, полстаканчика!» «Налить? Да где ж тут счастие? Мы потчуем счастливого, А ты что рассказал!» «Дослушай! будет счастие!» «Да в чем же, говори!» «А вот в чем. Мне на родине,
