И жизнь его не ратная, И смерть ему не писана В бою — а богатырь! Цепями руки кручены, Железом ноги кованы, Спина… леса дремучие Прошли по ней — сломалися. А грудь? Илья-пророк По ней гремит-катается На колеснице огненной… Всё терпит богатырь! И гнется, да не ломится, Не ломится, не валится… Ужли не богатырь?“ „Ты шутишь шутки, дедушка! — Сказала я. — Такого-то Богатыря могучего Чай, мыши заедят!“ „Не знаю я, Матренушка. Покамест тягу страшную Поднять-то поднял он, Да в землю сам ушел по грудь С натуги! По лицу его Не слезы — кровь течет! Не знаю, не придумаю, Что будет? Богу ведомо! А про себя скажу: Как выли вьюги зимние, Как ныли кости старые, Лежал я на печи; Полеживал, подумывал: Куда ты, сила, делася? На что ты пригодилася? — Под розгами, под палками По мелочам ушла!“ „А что же немец, дедушка?“ „А немец как ни властвовал, Да наши топоры Лежали — до поры! Осьмнадцать лет терпели мы. Застроил немец фабрику, Велел колодец рыть. Вдевятером копали мы, До полдня проработали, Позавтракать хотим. Приходит немец: „Только-то?..“ И начал нас по-своему, Не торопясь, пилить. Стояли мы голодные, А немец нас поругивал Да в яму землю мокрую Пошвыривал ногой. Была уж яма добрая… Случилось, я легонечко Толкнул его плечом, Потом другой толкнул его, И третий… Мы посгрудились… До ямы два шага… Мы слова не промолвили, Друг другу не глядели мы В глаза… А всей гурьбой Христьяна Христианыча Поталкивали бережно Всё к яме… всё на край… И немец в яму бухнулся, Кричит: „Веревку! лестницу!“ мы девятью лопатами Ответили ему. „Наддай!“ — я слово выронил, — Под слово люди русские Работают дружней. „Наддай! наддай!“ Так наддали, Что ямы словно не было — Сровнялася с землей! Тут мы переглянулися…“ Остановился дедушка. „Что ж дальше?“ „Дальше — дрянь! Кабак… острог в Буй-городе,
