лучше попробовать самой помириться со Змеем. Делать это надо по молодому месяцу, только не второго декабря — не велит какой-то «Трепетник».
Есть ли у Змея на душе Вика, ведунья, естественно, по телефону не видела. Но на всякий случай можно дать и ей, и ему легкий отворот (а черным отворотом баба Паша не грешит) — неси, девушка, их носильные вещи, а в крайнем случае сойдут и фотокарточки.
«Легкий отворот» звучало заманчиво. Это вам не греховный черный отворот, а легкий, безопасный и для Змея, и для Вики (бог с ней, с Викой, пусть живет), но все же отворот. «Через левое плечо кру-гом!» — скомандует ведунья, и Вика покорно замарширует к своему Сергею, а !
Змей… Татьяна была убеждена, что к ней, и никаких приворотов не понадобится. Нужно только пресечь Викины интриги, и Змею снова все станет ясно, как пять лет назад, когда он и слышать не хотел ни о ком, кроме Татьяны.
Оставался сущий пустячок: принести бабе Паше Викину вещь или фотокарточку, а для этого найти в двенадцатимиллионной Москве саму Вику, не зная ни ее адреса, ни телефона, ни даже фамилии.
Расставшись со Змеем, Татьяна чувствовала себя как голая. Ну, гардероб-то у нее в служебной квартире был, и неплохой. Случалось, после Татьяниного дежурства Змей заезжал за ней и мог отвезти хоть на загородный пикник с шашлыками, хоть в Большой театр, и везде жена сочинителя Кадышева должна была без вызова, но все же демонстрировать нескромные финансовые возможности супруга. Так что у себя она переоделась почти в то же самое, что носила у Змея. Но Татьяна осталась без куда более важных вещей: без машины, на которой Змей возил ее по все еще малознакомой Москве, без телефона с определителем номеров и автоответчиком, без компьютера с компакт-диском «Телефоны Москвы», выдававшего любой номер по неполным данным и, наоборот, данные владельца телефона по номеру. Не было у нее ни Змеевой коллекции визитных карточек, ни его записной книжки, ни его денег… Мир, в который Татьяна ворвалась с помощью Змея, за который цеплялась, захлопнул двери у нее перед носом. Выходит, не сумела зацепиться как следует.
Все было почти как шесть лет назад, когда у Татьяны оставалось денег на два чебурека — два дня жизни в Москве — и она пришла к главврачу Барсукову. Одна и без оружия, только собственные руки-ноги да еще кое-какие части тела, не вполне поджившие. Не дай бог, снова придется пускать их в ход. Но у нее была еще и голова — совершенно уже не та бесшабашная головушка, которая скомандовала тогда: снимай, ложись, не ломайся. Хотя что на голову сетовать — ведь правильно командовала, именно тех людей вычисляла.
А сейчас эта голова была знакома с лучшими парикмахерскими салонами, и не одной только Москвы — повозил ее Кадышев: Франция, Италия, Польша… Над этой головой, благодарной ученицей, потрудились и военврачи, и министерские чиновники, а главное — хитрый, скрозьземельный Змей.
Ну что ж, на разведку так на разведку. Татьяна стала вспоминать, что слышала о Вике. Кандидат наук, где-то преподает, кого-то консультирует… Нет, этого мало.
Будем искать ее по мужу. Член Союза писателей… Союзов по большому счету два, «правый» и «левый», но есть внутри них писательские организации, есть клуб независимых писателей и клуб писателей ЦДЛ. Зам главного редактора в вечерней газете — уже легче. Если бы он работал в «Вечерней Москве», то, наверное, так и говорил бы:
«Вечерняя Москва», «Вечерка». А он, объясняя Сохадзе какие-то производственные моменты, говорил: «У нас вечерняя газета, вечерняя доставка…»
Татьяна раскопала газету Викиного мужа на развале в переходе от электрички к метро. Посмотрела на последнюю полосу, в список редколлегии. Вот это да! Замы главного: Сергей Левашов, Сергей Федюшин, Сергей Михайловский. И состав редколлегии: еще Сергей и еще.
Только главный Валерий. Нарочно, что ли, подбирали?., Адрес редакции — Большая Дмитровка.
— Где это. Большая Дмитровка? — спросила Татьяна у газетчика.
— Не знаю, кажется, где-то на Пушкинской.
Еще на выходе из метро тусующаяся в переходе молодежь на вопрос о Большой Дмитровке выкатывала глаза, чесала разноцветные панковские затылки и указывала ей противоположные направления. У памятника Пушкину стояла скромная толпа пенсионеров с рукописными плакатами. Татьяна спросила про Большую Дмитровку и неожиданно для себя вызвала тихий фурор в рядах манифестантов.
— Нам по пути! Присоединяйтесь! — возбужденно пригласил ее старший пенсионер с красным бантом на пальто и, поскольку Татьяна не сказала ни «да», ни «нет», объявил во всеуслышание:
— Товарищи! Молодежь России с нами!
Манифестанты разворачивали революционные флаги и под наблюдением старшего исправляли фломастером какой-то лозунг, оказавшийся политически безграмотным. Исправив политическую ошибку, старший повел своих через сквер. Когда в гулком переходе пенсионеры грянули «Никто не даст нам избавленья», Татьяна застыдилась и приотстала. Старший все время оглядывался.
Видно, Татьяна была для него символом молодого поколения, залогом этого избавленья.
Выйдя из перехода, митингующие повернули направо. Татьяна прочла на угловом доме «Большая Дмитровка» и с облегчением отпустила манифестантов далеко вперед.
Нужный ей дом оказался как раз там, где, перегородив улицу, митинговали пенсионеры. Да и было где помитинговать на Большой Дмитровке! Высокий серый дом с флагами у входа — Совет Федерации, ограда со стальными воротами и сторожкой, как в воинских частях, — прокуратура. Узнав «молодежь России», старший попытался всучить ей плакат, но Татьяна скрылась в разросшейся толпе. Витрины с Сергеевой газетой висели на особняке напротив прокуратуры, но вывеска почему-то была — «Ломбард». В арке подъезда Татьяна увидела стрелку: «Редакция, 5-й этаж» и пошла к лифту.
— Я из Союза писателей, нам звонил ваш зам главного, насчет интервью, — с порога выпалила она.
Очкастая вахтерша отложила газету и, среагировав на ключевые слова «интервью» и «зам главного», заулыбалась:
— А вы к какому заму? У нас их много.
— Я не расслышала, Сергей… Сергей…
— Да они все Сергеи. Традиция! — со значением сказала вахтерша. — Замы есть: Федюшин, Левашов, Михайловский. И коммерческий директор тоже считается зам, он тоже Сергей.
— Он с голубыми глазами, русый.
— У нас все русые.
— Крупный мужчина. — Татьяна изобразила руками бочонок.
— Значит, не коммерческий. А так у нас все солидные, во главе с главным. — Вахтерша, похоже, очень гордилась тем, что работает с такими солидными людьми. — Не с бородой?
— Нет.
— Значит, не Михайловский. Да вы пройдите по кабинетам, девушка. Их сейчас нет никого, но, может, кто другой в курсе.
Задача осложнялась. Татьяна заглянула в дверь с табличкой «Зам главного редактора С. Левашов» — ну и ну!
Не кабинет, а большая комната с громадным столом для заседаний, и за этим столом, как крестьянские дети в церковно-приходской школе, сидят девицы, женщины и дамы от двадцати до того возраста, о котором не спрашивают, разговаривают по телефонам, разговаривают между собой, читают и барабанят на компьютерах.
— Девушки, вы знаете, я из Союза писателей, — начала Татьяна и поймала себя на том, что выходит у нее тоненько, на одной ноте, как у попрошайки: «Люди добрые, сами мы не местные…» Сидевшие за одним компьютером две очкастые девицы, беленькая и черненькая, подняли нанес глаза.
Татьяна откашлялась и добавила солиднее:
— Я литературная секретарь писателя Кадышева.
«Литературная секретарь» — так в шутку представлял ее Змей в первую их поездку в Дом творчества. Девицы прыснули. Опять у Татьяны вышло как-то по-деревенски!
— Мне бы вашего зама главного, Сергея. Насчет интервью.
— Садитесь, ждите, — хором сказали очкастые.
Татьяна присела к заваленному бумагами столу и поразведчицки зашарила глазами, ища зацепку. Без
