Может быть, эти женщины в Туресунне знали то, чего не знала она? Странное ощущение в груди заставило ее задуматься. Похоже, подруги понимали то, что ей было не дано. До этого момента…
Она качала малышку и думала, что представить себя матерью вовсе не трудно. Дыхание Ловисы стало ровным и медленным, и Сигрид поняла, что девочка уснула.
Нужно было отнести малышку в спальню и уложить в постель. Но она не могла сдвинуться с места. Качать ее было настоящим наслаждением.
Она начинала думать, что быть матерью очень приятно. Что может быть интереснее, чем видеть жизнь глазами любопытного ребенка? За прошедшие недели Сигрид успела привыкнуть к этому. Она помнила, как вместе с девочками исследовала бухту, читала книжки, рисовала, пекла печенье и булочки. И не раз изумлялась по-детски мудрым замечаниям двойняшек.
Конечно, это тяжелая работа. Очень тяжелая. Но Сигрид начинало казаться, что в положении матери преимуществ больше, чем недостатков.
Успокаивая Ловису, рассказывая ей о причинах страшных снов, а потом баюкая ее, Сигрид чувствовала себя по-настоящему счастливой. Никогда в жизни она не испытывала большего удовлетворения.
Волей-неволей она подумала, что ее представления о семейной жизни как о чем-то скучном и однообразном были ошибочными.
Семья. Чаще всего она состоит из мужчины и женщины, мужа и жены, вступивших в любовную связь, благословенным плодом которой становятся дети. Мысли о Тенгвальде, возникшие в ее мозгу, были слишком соблазнительными. Отмахнуться от них оказалось невозможно.
Если на свете существует мужчина, который может заставить ее передумать…
Не успела Сигрид закончить мысль, как в кухню вошел босой Тенгвальд, увидел ее и застыл на месте.
— Все в порядке?
Она подняла взгляд, и у нее заколотилось сердце. Обнаженные широкие плечи. Грудь, покрытая сексуальными волнистыми черными волосами. Рельефные мышцы живота, как у мужчин-фотомоделей на рекламных объявлениях в глянцевых журналах, исчезающие под пижамными штанами. Шнурок, завязанный на талии бантиком. Сигрид едва не облизала губы, следя за концами этого шнурка, спускавшимися на…
Она тут же подняла взгляд, посмотрела Тенгвальду в лицо и деланно улыбнулась. Судя по искоркам, загоревшимся в его темно-зеленых глазах, ему явно понравилось, что Сигрид заметила его тело.
— Л-Ловиса увидела страшный сон и немножко испугалась, — с запинкой объяснила она. — Пришлось спуститься и напоить девочку молоком, чтобы она успокоилась.
Тенгвальд подошел к ним, положил одну руку на плечо Сигрид, а костяшками другой притронулся ко лбу маленькой племянницы.
— Бедная малышка.
Жар его пальцев проник сквозь ткань халата. Пульс у Сигрид участился, и она отвернулась.
Его ногти были короткими и ухоженными. Рука продолжала лежать на ее плече. На мгновение Сигрид показалось, что он хочет погладить ее по шее, а потом по щеке.
Ох, пожалуйста! — умолял внутренний голос. Она закрыла глаза и заскрежетала зубами. А когда подняла веки, ладонь Тенгвальда соскользнула с ее плеча. Он пошел к холодильнику.
— Жажда замучила, — прошептал он и налил себе стакан сока.
Дверь холодильника осталась открытой, и горевшая внутри лампочка освещала Тенгвальда так же, как луч прожектора освещает стоящего на сцене артиста.
В доме было очень тихо. Она слышала, как он пил, видела, как напрягались его мышцы, обтянутые гладкой кожей. В мозгу Сигрид сама собой вспыхнула соблазнительная картина: она встает, забирает у него стакан и проводит по его шее кончиком языка…
Желание ощутить вкус кожи Тенгвальда было таким сильным, что она чуть не уступила ему. Сердце заколотилось как сумасшедшее, кровь закипела ключом. Слава Богу, что у нее на руках была Ловиса… Она испустила тяжелый вздох и уставилась в пол.
Сигрид услышала, как Тенгвальд поставил пакет на полку и осторожно закрыл дверь холодильника. А потом увидела его босые ноги.
Он опустился на корточки, бережно взял Сигрид за подбородок и заставил поднять глаза.
— Сигрид, это поразительно. Просто поразительно.
Его голос манил. Влек к себе. Но она упрямо молчала, не зная, что он имеет в виду. Да, переполнявшее ее желание было поразительным, но как Тенгвальд догадался об этом, если она не произнесла ни слова?
Поняв, что отвечать Сигрид не собирается, он прошептал:
— Спасибо за заботу о девочках. Я никогда бы с этим не справился.
Потом Тенгвальд поднялся, прикоснулся к локону, упавшему на щеку Сигрид, и отвел его в сторону.
Она не могла вымолвить ни звука. Полностью лишилась дара речи.
— Сейчас я возьму Ловису, — еле слышно сказал ей Тенгвальд.
Слегка коснувшись Сигрид, он подхватил малышку, встал и на цыпочках пошел к двери кухни. А потом обернулся и улыбнулся.
— Думаю, вам следует знать, — нежно сказал он, — что вы очень хорошо смотритесь с ребенком на руках.
Пронзившее ее удовольствие было ошеломляющим и неожиданным, как удар молнии. Но оно тут же сменилось чувством оскорбленной гордости.
— Не понимаю, чему вы так удивляетесь. — Сигрид быстро пошла за ним следом. — Материнский инстинкт есть у каждой женщины.
Тенгвальд пропустил ее слова мимо ушей и начал подниматься по лестнице.
Да, каждая женщина умеет утешать испуганных малышей. Защищать детей, которым грозит беда. С природой не поспоришь.
А то, что материнский инстинкт проснулся в ней только сейчас, под крышей дома Тенгвальда, — просто случайность. Но каким бы приятным ни было это внезапно проявившееся чувство, поощрять его Сигрид не собиралась.
Черт побери, у нее есть планы! Она и так слишком долго приносила себя в жертву. Так долго, что Тенгвальд и представить себе не может.
Нет, своего шанса она не упустит. Ни за что…
Днем Тенгвальд нашел Сигрид и девочек на заднем дворе. Она достала несколько ветхих простыней, крепкую бечевку, старые ящики, и Лотта с Ловисой начали что-то строить. Сигрид наблюдала за ними, сидя в тени дуба.
Тенгвальд находился рядом с ней уже добрых десять минут, молчание становилось попросту неприличным.
— Каково это было? — вдруг спросил он.
— Каково было что?
— Расти без матери, — объяснил Тенгвальд.
Сигрид не ответила. Просто устремила на него чудесные голубые глаза. Внезапно им овладела неуверенность. Может быть, его вопрос был слишком дерзким? Слишком личным?
Но неловкость не охладила любопытства. Ему хотелось знать о Сигрид как можно больше.
— Я не обидел вас, нет? — спросил он.
Она покачала головой, но продолжала молчать.
Надеясь заставить ее разговориться, Тенгвальд сказал:
— Когда я был мальчиком, мать значила для меня очень много. Практически все на свете. Не могу представить себе, как бы я рос без нее.
Сигрид слегка пожала плечами.
— Тенгвальд, недаром люди говорят — чего не знаешь, о том душа не болит.
— Вы говорили, что отец рассказывал о ней.
Эти слова заставили Сигрид улыбнуться.
