маний, пристрастий, обольщений, – смертный приговор для шарлатана. У Дарио хватало цинизма, чтобы в разговоре с самим собой называть вещи своими именами.
«Итак, я вышел из моды».
Новый удар судьбы не лишил его чувства собственного достоинства. Он холодно рассматривал соседок. Фиолетовый отблеск ложился на крашеные лица. Одна была мордастой, грузной, с полными розовыми щеками и маленьким жестким ртом – над верхней губой темно-красной помадой нарочно выведен изгиб в виде лука Купидона. Она наклонялась, и в разрезе золотистого платья виднелась полная напудренная грудь. Светлые волосы причесаны, как у маленькой девочки, с мелкими завитушками на висках. Вторая – высокая, худая, с длинной шеей, обмотанной в несколько рядов жемчужным ожерельем, с неуклюжими резкими движениями. Беседуя, дамы следили за танцующими мужчинами. Тяжелым, высокомерным и сластолюбивым взглядом. Их глаза, словно чувственные губы, тянулись к мужским фигурам, ощупывали, сравнивали, перебирали. Молодой человек, повторяя фигуру танца, на секунду задержался возле их столика, и они оглядывали его как истинные знатоки, удовлетворенно и со вкусом, – так старичок гурман предвкушает любимое блюдо: мысленно уже смакует его и спокойно и радостно сознает, что, стоит захотеть, повар опять его приготовит.
Глядя на юношу, дамы замолчали. Когда он исчез из их поля зрения, вернулись к прерванной беседе.
– Одно время, бесспорно, ходить на его сеансы считалось престижным.
– Взгляните на даму в розовом платье. Это Лили. Боже мой, как она растолстела, бедняжка! А итальянский мальчик, что пришел с ней, недурен.
– Разумеется, Асфар – шарлатан. Расскажу один случай, это чистая правда. Сын одной моей знакомой пришел к Дарио Асфару, и тот заломил такую цену! Точно сейчас не скажу, но, кажется, пять-шесть тысяч за несколько сеансов. Мальчик небогат и попробовал торговаться. Так Асфар нахально ему ответил, что лечение подействует только в том случае, если пациент совершит невероятное усилие, принесет жертву. И раз он небогат, самой тяжелой жертвой для него будет потеря крупной суммы денег.
– Он не сказал ничего нового. Это азы психоанализа.
– Да, но психоанализ – серьезная научная теория. Что же касается «Асфара – властителя душ», то никто понятия не имеет, откуда он взялся!
Оркестр заиграл с удвоенной силой, и разговора не стало слышно. Дарио, стараясь держаться в тени, вынужден был придвинуться ближе.
Он разобрал:
– Анриетт уже полгода испытывает отвращение к мужчинам. Она призналась мне под страшным секретом. Не выносит ни мужа, ни любовника. Мучается ужасно. Ее так жалко! Молодая женщина, тем более в возрасте, не должна упускать ни минуты наслаждения.
– Бедняжка…
– С другой стороны, какие страдания? Живешь спокойно, ничего тебе не нужно, чем плохо? Она сначала обратилась к крупному психоаналитику Венской школы…
– Я не верю в психоанализ, он устарел.
– Лично я, слава Богу, никогда не имела дела с психоаналитиками, – сказала блондинка, положив холеную в кольцах руку на свою белоснежную соблазнительную грудь, что мирно вздымалась и опускалась. Эта дама сидела к Дарио совсем близко.
– И что же Анриетт? Ее вылечили? – с жадностью выспрашивала брюнетка в красном платье. От жары краски на ее лице потекли, она выглядела такой, какой, очевидно, и являлась в действительности: испитой, сумрачной, голодной.
– Дарио Асфар, должно быть, сказочно богат, – пробормотала блондинка, не отвечая на вопрос приятельницы.
– Ничего подобного, он весьма стеснен в средствах.
– Кто же теперь ему заплатит столько? Все дело в кризисе. Я-то лечусь у нашего домашнего врача, славного доктора Женжамбра, по шестьдесят франков за визит, он принимал роды еще у моей свекрови. И чувствую себя прекрасно.
– И правильно. Чужаки только грабят и обманывают нас.
– А вы знаете, появился новый доктор, говорят, замечательный, лечит все болезни гипнозом, теперь все им увлекаются.
– А какие болезни?
– Все болезни, я думаю.
– Кто вам его порекомендовал?
– По правде говоря, не помню. Я достану его адрес, если вам понадобится. Имейте в виду, он молод, очень красив. И только что вошел в моду.
Дарио тихонько вздохнул. Наливая шампанского, пролил на скатерть. Мода. Вышел из моды. Скудоумные курицы, паршивые дуры. Еще десяток попугайчиков услышит их и примется повторять: «Анриетт Дюран больше не лечится у Дарио Асфара. Нет, больше никто не ходит к Дарио Ас-фару». И этого достаточно, чтобы его погубить. Как актера, как содержателя кабаре, как девку…
Он думал: «В действительности я никогда их не обманывал, даже помогал, лечил, только назначал высокую цену. Этого они не могут мне простить. Хотя, если Бог продлит мои дни, они мне еще заплатят, и не раз!»
31
Три часа утра. Элинор Вардес с друзьями, веселой компанией пьяных американцев, вошла в кабаре. И сразу же заметила Дарио. Она не видала его с того самого дня, когда он сообщил ей, что готовится судебный процесс, он боится скандала, и лучше было бы освободить Вардеса. И вот Вардес опять у Дарио в руках, снова попал в его когти.
«Хорошо сыграно», – подумала она.
Она ценила способность к таким уловкам. Ей нравились люди, что борются до конца, извлекают выгоду даже из поражения, через силу с болью цепляются окровавленными пальцами за ступени на лестнице успеха и чудом, несмотря ни на что, ползут вверх. Успех! Она знала ему цену, понимала, как мало шансов достичь его, скольких он стоит усилий, трудов, слез. Знала, чем заплачено за карьеру Дарио и за ее собственную.
Дарио выглядел усталым и грустным. Она пожалела его и, проходя мимо, тронула за плечо.
– В одиночестве?
– Это вы, Элинор? – пробормотал он, целуя ей руку. – Да, в одиночестве. Посидите со мной. Окажите милость.
Она присела рядом.
– Я ждал, но она не пришла, – объяснил он.
– Надин Суклотина? Во что она вам обходится?
– При чем тут деньги, Элинор?
Она рассмеялась:
– Вы и живете ради денег, разве нет?
– Зачем вы так, Элинор? Я всегда считал, что вы единственная в мире женщина, способная меня понять. Представьте оголодавшего волка, что заботится о самке, выводке и вдруг попадает в огромную овчарню, полную кротких овечек, выросших на зеленых пастбищах… Насытившись, я становлюсь, как все – безобидным и кротким. Только женщина может всецело посвятить себя деньгам.
– Вам кажется, что дело и деньги – единственное, чем я живу? – тихо спросила Элинор.
– Дело, деньги, необременительные романы.
– Я мало чем отличаюсь от других женщин, – вздохнула она, – и тоже хотела бы найти себе ровню. Но меня будто сглазили, а может, во мне просто очень сильна мужская натура, и я вопреки собственному желанию сближаюсь со слабыми женоподобными мужчинами, которые мне подчиняются. Вроде Митеньки, например. Вы ведь помните это несчастье? Потом Вардес. Ну и другие… Я искала – и находила – красивых сильных здоровяков, которые могли бы задушить женщину в объятиях, но мне всегда нужно было что-то еще, я никогда не чувствовала себя удовлетворенной… Я имею в виду не физически…
– То же и со мной, – признался Дарио. – Рядом никогда не было женщины, равной мне по силе, по
