ни искал, плодов на ветках не обнаружил. Он знал, что они созревают позже, но был еще очень молод и верил в чудеса. Тропинка вывела его на проселок. Юбер прочел на указателе: «Крессанж, 22 километра». Оглянулся с недоумением, заметил невдалеке ферму, довольно долго простоял в нерешительности, потом направился к ней и постучал в ставень. Внутри послышались шаги. Женский голос спросил: «Кто там?» Он ответил, что заблудился и хочет есть. Ему открыли. В доме спали три французских солдата. Юбер узнал их. Они защищали мост близ Мулена. Теперь все трое лежали на спине, откинув головы, и храпели. Изможденные закопченные лица были неподвижными, будто мертвыми. Рядом вязала женщина, по полу скакал клубок, за ним охотился кот. Юбер так устал за неделю, что без сил опустился на стул, ему неприятно было смотреть на спящих, они выглядели нелепо в обыденной мирной обстановке. На столе лежали каски; солдаты облепили их листьями, чтобы ночью не блестели при лунном свете. Один из спящих очнулся и приподнялся на локте.
– Этих не встречал, парень? – Его голос прозвучал хрипло и глухо.
Юбер догадался, что речь идет о немцах.
– Нет, ни одного, – поспешно ответил он. – От самого Мулена.
– Видать, – продолжал солдат, – им уже и пленных не нужно. Слишком много у них этого добра. Оружие отберут, и катись.
– Видать, так оно и есть, – отозвалась старуха.
Наступило молчание. Юбер быстро ел принесенный старухой суп и сыр. Доел до конца и спросил:
– А дальше что вы будете делать?
Проснулся его товарищ. Они заспорили. Первый предлагал идти в Крессанж, второй не соглашался.
– Зачем? Они теперь всюду, всюду. – Второй солдат выглядел изнуренным, затравленно озирался, глаза выражали страдание и испуг, как глаза пойманной птицы. Он будто и в самом деле видел вокруг немцев, готовых его схватить. – Господи! После четырнадцатого года такой позор. – Усталый солдат горько и отрывисто рассмеялся.
Старуха невозмутимо продолжала вязать. Старая-старая. В белом чепце с плоеными оборками.
– Я уж семьдесят годков на свете живу. Чего уж теперь, – проворчала она.
Юбер смотрел на них и слушал с ужасом. Они казались ему не живыми людьми, а всего лишь призраками, сошедшими со страниц учебника истории. Господи! Даже поражение в настоящем лучше, чем потухшая слава пропахшего кровью прошлого. Юбер выпил чашку черного обжигающего кофе, сглотнул немного гущи и поблагодарил хозяйку, он попрощался с солдатами и тронулся в путь, твердо решив, что будет в городке еще до полудня. Вероятно, оттуда он сможет отправить письмо родным и успокоить их, что жив и здоров. Около восьми утра в деревушке неподалеку от Крессанжа он остановился у дверей гостиницы, откуда доносился дивный запах кофе и горячего хлеба. Юбер почувствовал, что не может идти дальше, что от усталости буквально валится с ног. Он вошел и увидел, что в гостинице полно беженцев. Спросил, не найдется ли свободной комнаты. Никто не знал. Ему объяснили, что хозяйка скоро вернется: ушла за провизией, нелегко ведь накормить целое полчище голодных. Юбер вышел на улицу и увидел: на втором этаже у окна красилась женщина. Вдруг губная помада выскользнула у нее из рук и упала к ногам Юбера; он тотчас же ее поднял. Женщина высунулась, заметила Юбера и ласково улыбнулась.
– Как же мне теперь ее достать? – спросила она.
И протянула обнаженную белую руку. Крашеные ногти, блеснув на солнце, показались Юберу красными искрами. Белоснежная кожа и рыжие волосы ослепили его, будто яркий свет. Он скорей опустил глаза и пробормотал:
– Я… я могу принести ее вам, мадам.
– Да, пожалуйста, принесите, – отозвалась она.
И снова улыбнулась. Он вошел внутрь, миновал кафе, поднялся по темной лесенке и сквозь приоткрытую дверь заглянул в розовую комнату. Окно было занавешено простенькой шторкой из красного кумача, но благодаря шторе в комнате царил густой малиновый теплый сумрак, словно в лепестках розы. Дама пригласила его войти, она сушила лак на ногтях. Осторожно взяла помаду, вгляделась в его лицо и вскрикнула: «Боже, он вот-вот потеряет сознание!» Юбер почувствовал, как его за руку подвели к креслу, хотя оно было рядом, усадили, подложили под голову подушку. Он не потерял сознания, но сердце бешено колотилось. Все плыло перед глазами, как бывает при морской болезни, его бросало то в жар, то в дрожь.
Он был порядком смущен и в то же время горд. Она спросила обеспокоенно:
– Вы устали? Ничего не ели? Что с вами, бедненький?
– Со мной все в порядке… Я просто шел от самого Мулена, мы защищали мост, – ответил он слабым голосом, слегка рисуясь.
Она удивилась:
– Сколько же вам лет?
– Восемнадцать.
– Вы солдат?
– Нет, я ехал с родными. А потом ушел от них. Я примкнул к войскам.
– Как это благородно! – воскликнула она.
Она восхищалась им, он добился, чего хотел, но почему – то краснел и не мог выдержать ее взгляда. Вблизи она оказалась не такой юной. Сквозь искусно наложенный грим проглядывали морщинки. Но фигура была стройной и изящной, а ноги просто великолепны.
– Как вас зовут? – спросила дама.
– Юбер Перикан.
– Господин Перикан, хранитель Музея изящных искусств, вам не родственник?
– Это мой отец, мадам.
Продолжая беседовать, она подала ему кофе. Она недавно позавтракала, и поэтому на подносе еще стояли сливки, кофейник и поджаристые гренки.
– Он, конечно, остыл. Но все-таки выпейте чашечку. Вам станет лучше.
Он послушно отпил глоток.
– Сейчас внизу такое столпотворение, что прислуги не дозовешься, хоть целый день зови. Неужели вы из Парижа?
– Да. И вы тоже, мадам?
– Я парижанка. Была в Туре, но там бомбежки. Думаю перебраться в Бордо. Кажется, именно туда эвакуировали «Гранд-опера».
– Вы певица, мадам? – почтительно спросил Юбер.
– Я балерина, Арлет Кораль.
До сих пор Юбер видел балерин лишь на сцене в Шатле. Он невольно бросил взгляд с любопытством и чувственным возбуждением на тонкие щиколотки и крепкие икры, обтянутые шелковистыми чулками. Он был необычайно взволнован. Его светлые волосы растрепались, одна прядь спустилась на глаза. Дама ласково отвела ее рукой.
– А вы куда теперь?
– Не знаю, – признался Юбер. – Мои близкие остановились в деревушке в тридцати километрах отсюда. Я хотел бы вернуться к ним, но там, наверное, немцы.
– Их и здесь ждут с минуты на минуту.
– Здесь?
Он вскочил в испуге и хотел выбежать из комнаты. Она удержала его со смехом.
– Полно, на что вы им сдались? Вы совсем еще мальчик…
– Но я сражался. – Ее слова глубоко задели Юбера.
– Да, конечно. Но никто им об этом не скажет, верно? – Она задумалась, сморщив лоб. – Послушайте. Вот что мы сделаем. Я поговорю с хозяйкой, и она отведет вам комнату. Меня тут все знают. Я несколько раз останавливалась в этой гостинице, она крошечная, но здесь отлично готовят. Вы поживете в комнате ее сына, он еще не вернулся с фронта. День-два отдохнете и за это время напишете родным.
– Не знаю, как вас благодарить, – пробормотал он.
Она вышла. А когда вернулась, он спал. Чтобы поправить голову юноши, она обняла его за плечи и на мгновение припала к широкой груди, дышавшей спокойно и ровно. Арлет отвела со лба Юбера спутавшиеся
