и все двадцать семь лет мадам Анжелье всячески старалась, чтобы Марта не позабылась и не почувствовала себя дома. Служанка должна была знать, что живет в чужом доме, и быть готова в любой миг оставить и метелку, и кастрюли, и очаг – так христианину, исполняющему все церковные обряды, постоянно напоминают, что блага мира сего даны ему лишь во временное пользование и могут быть отняты в любую секунду по воле Создателя.
Марта притворила за Люсиль дверь и сообщила с успокаивающим видом:
– Мадам молится.
Кухня была просторной, словно танцевальная зала, комнатой с двумя большими окнами, которые смотрели в сад. За столом сидел какой-то молодой парень. На клеенке между пышной белой булкой и уже наполовину пустой бутылкой вина Люсиль увидела великолепную серебристую щуку, она была еще живой и, извиваясь, слегка подрагивала хвостом. Парень поднял голову, и Люсиль узнала Бенуа Лабари.
– Где это вы такую выловили?
– В озере господина де Монмора.
– А не боитесь, что попадетесь за браконьерство?
Бенуа на вопрос не ответил, взял огромную щуку за жабры и поднял ее, та приоткрывала рот и слабо била прозрачным хвостом.
– В подарок принес? – спросила Марта (кухарка приходилась родней Лабари).
– Может, и в подарок.
– Давай, давай ее сюда, Бенуа! Мадам, а вы знаете, что норму мяса опять урезали? Смерти нашей хотят, прямо конец света. – Марта передернула плечами и повесила большой окорок на крюк, вбитый в потолочную балку. – Бенуа, скажи мадам Гастон, что собирался, пока нет дома мадам Анжелье.
– Мадам, у нас на постое немец, – с нажимом начал Бенуа, – сопляк девятнадцати лет, переводчик из комендатуры, и он крутится вокруг моей жены. Терпеть это я больше не в силах.
– Но чем же я-то могу вам помочь?
– Один из его приятелей живет у вас в доме.
– Я никогда с ним не разговариваю.
– Меня-то в этом не убеждайте, – сказал Бенуа, поднимая на Люсиль глаза. Он встал из-за стола, подошел к очагу, машинально взял в руки кочергу, согнул, а потом разогнул ее – молодой Лабари отличался необычайной физической силой. – Люди видели, как вы на днях смеялись в саду с немцем и ели клубнику. Я говорю без осуждения, в ваши дела не вмешиваюсь, но очень прошу, пусть ваш немец вразумит своего приятеля, и тот поищет для себя другое жилище.
«Что за город, – думала между тем про себя Люсиль. – Соседи видят сквозь стены».
Гроза, что собиралась чуть ли не с полудня, наконец разразилась, и после оглушительного раската грома сразу полил холодный дождь. Стало темно, все фонари в округе сразу погасли, как оно и бывало обычно при сильном ветре.
– Придется теперь мадам задержаться в церкви, – не без удовлетворения заметила Марта и подала Бенуа большую чашку с горячим кофе.
Молнии озаряли кухню, и в мертвенном свете электрических разрядов стекающие по квадратам оконных стекол потоки воды казались зеленоватыми. Дверь открылась, и в кухню вошел немецкий офицер – гроза выгнала его из кабинета, и он пришел попросить пару свечей.
– Как? И вы здесь, мадам? – удивился он, узнав Люсиль. – Прошу прощенья, я не рассмотрел вас в потемках.
– Нет у меня никаких свечей, – ворчливо заявила Марта. – Во всей Франции нет свечей с тех пор, как вы тут у нас появились.
Марта рассердилась, увидев немца в кухне, – в других комнатах куда ни шло, но его появление между очагом и шкафом с провизией было, в ее глазах, неслыханным святотатством: враг насиловал сердце дома.
– И спичек тоже нет!
Люсиль едва слышно рассмеялась:
– Не слушайте ее. Обернитесь, спички у вас за спиной, на краю очага. А за столом сидит человек, который хотел бы с вами поговорить. Он в обиде на немецкого солдата.
– Ах, вот как! Слушаю вас! – с живостью отозвался немец. – Мы тщательно следим за тем, чтобы солдаты Рейха вели себя по отношению к населению на оккупированных территориях безупречно.
Бенуа молчал. Вместо него заговорила Марта.
– Он его жене проходу не дает, – сообщила она, и по ее тону трудно было понять, негодует она на бесстыжего жильца или на свой преклонный возраст, в котором ей уже не грозят подобные неприятности.
– У вас, дорогой мой, преувеличенное представление о власти офицеров в немецкой армии. Разумеется, я могу наказать кого-то из моих ребят, если тот досаждает вашей жене, но если он ей по вкусу…
– Зря шутки шутите. – Бенуа уже встал и сделал шаг в сторону офицера.
– Значит, по вкусу?
– Я сказал, зря шутите. Нам не нужны грязные…
Люсиль, предупреждая беду, издала испуганное «ах!», а Марта ткнула парня локтем в бок, сообразив, что тот сейчас выпалит «грязные боши» – оскорбление, за которое немцы карали тюрьмой. Бенуа сделал над собой невероятное усилие и сдержался.
– Нам не нужны чужаки возле наших жен.
– Своих жен, дружок, нужно было защищать раньше, – тихо произнес офицер, лицо у него покраснело, и выражение стало высокомерным и неприятным.
Люсиль сочла нужным вмешаться в разговор.
– Прошу вас, – сказала она шепотом, – этот человек ревнует, мучается. Стоит ли доводить его до крайности?
– Как фамилия вашего постояльца?
– Боннет.
– Переводчик комендатуры? Но он мне не подчиняется, и чин у нас одинаковый, так что вмешаться я никак не могу.
– Даже по-дружески?
Офицер пожал плечами:
– Уверяю вас, не могу. И объясню почему.
Бенуа прервал его, заговорив с непередаваемой горечью:
– И объяснять нечего! Солдату, простому парняге, можно запретить что угодно. Verboten, как вы говорите на своем немецком. Но кто лишит удовольствия господина офицера? Во всех армиях мира порядок один и тот же.
– Я ни слова не скажу ему только потому, что мое вмешательство раззадорит его еще больше, и тем самым я окажу вам дурную услугу, – закончил офицер и, отвернувшись от Бенуа, подошел к столу. – Напоите меня кофе, уважаемая Марта, через час я уезжаю.
– Снова ученья? Третью ночь подряд? – воскликнула Марта, находясь во власти самых противоречивых чувств. Увидев на рассвете едва живых от усталости немецких солдат, медленно бредущих по городу, она с удовлетворением шептала: «Так им и надо! Ишь какие потные и заморенные!» – а потом, позабыв, что смотрит на немцев, жалела по-матерински: «Притомились ребятки! Ихнюю жизнь и жизнью не назовешь!»
По неведомой причине этим вечером в сердце Марты сострадание взяло верх над другими чувствами.
– Конечно, я сейчас напою вас кофе. Садитесь-ка вот сюда. Вы ведь тоже выпьете чашечку, мадам?
– Нет, я… – начала Люсиль.
Бенуа уже успел исчезнуть из кухни, бесшумно выпрыгнув в окно.
– Прошу вас, – проникновенно попросил офицер. – Мне осталось досаждать вам так недолго, послезавтра я уезжаю, а в полку поговаривают, что сразу после моего возвращения полк отправится в Африку. Мы больше никогда не увидимся, но мне будет отрадно думать, что вы не испытываете ко мне
