Конечно, Хасавюрт в 1996 году, а главное то, что последовало за ним, можно назвать только абсурдом. Подписание хасавюртовских соглашений с чеченскими сепаратистами нельзя считать политическим решением проблемы. Политическое решение – это совсем другое. Политическое решение подразумевает, что обе стороны берут на себя взаимные обязательства. Есть не только обязательства у России не вмешиваться в компетенцию Чечни, но и руководство Чечни обязуется выполнять российскую Конституцию. Авторство хасавюртовских соглашений принадлежит вовсе не генералу Лебедю. Александр Лебедь как секретарь Совета безопасности взял на себя функцию первоначальных тяжелых и опасных переговоров с Масхадовым, но непосредственно текст соглашений писали Лукин и Рогозин. Бывший лидер партии «Родина» очень не любит обсуждать эту тему, хотя факты – вещь упрямая.
За этими соглашениями последовали полное безволие и невозможность решать серьезные вопросы. Я в то время уже работал в правительстве. Я не отвечал за Чечню, я отвечал за российскую энергетику. Единственный вопрос, который нам удалось решить с Масхадовым, и решить конструктивно – это вопрос о транзите нефти на чеченском участке.
Нефть воровали из нефтепровода Баку-Новороссийск все кому не лень. Помимо воровства людей, воровство нефти и производство из нее дешевого бензина стали для полевых командиров главными источниками дохода. Мы решили эту проблему достаточно быстро и радикально: за полтора месяца проложили трубу в обход Чечни. Как только построили новую трубу – чеченцы перестали воровать нефть.
Масхадов распорядился создать специальные отряды по охране трубопровода. Мы платили за транзит, воровство нефти прекратилось. Это, пожалуй, единственный случай нормального сотрудничества с независимым чеченским правительством.
С чеченцами непросто иметь дело. Была мысль вернуться к проекту генерала Ермолова, который покорял Северный Кавказ в XIX веке. Он считал, что необходимо отделить горную Чечню от равнинной. Эксперты в разгар боевых действий серьезно прорабатывали этот вариант. Они предлагали объявить горную часть Чечни мятежной территорией и контролировать по периметру, как сектор Газа в Палестине. Разрабатывали варианты инкорпорации чеченской элиты, в том числе и сепаратистской, в российскую жизнь. Этим тоже генерал Ермолов занимался в XIX веке. С одной стороны, он жестоко карал мятежные села, с другой – поощрял тех, кто хотел жить мирно.
С нынешним президентом Чечни Рамзаном Кадыровым я познакомился в довольно нервной обстановке. Его покойный отец Ахмад Кадыров пригласил меня приехать на съезд чеченского народа. Съезд проходил в Гудермесе. Декабрь 2002 года. Активная фаза второй чеченской войны закончилась, масштабных войсковых операций армия уже не проводила, но ситуация в республике оставалась более чем напряженной.
На съезде обсуждалась Конституция Чечни. Как принято у чеченцев, в зале сидели старейшины, деятели науки и культуры. Все радовались и чествовали собственно Ахмада Кадырова, поздравляя его с тем, что Конституция, а в ней предусматривалась президентская форма правления, – это именно то, что нужно чеченскому народу, и что она гарантирует мир и стабильность в республике. Из Москвы на съезд прилетел только я как руководитель СПС и парламентской фракции.
Покойный Ахмад Кадыров пригласил меня в президиум и дал слово. Я сразу предупредил, что буду выступать с не очень популярных позиций. Сразу же по залу пошел угрожающий гул, хотя я еще толком ничего не успел сказать. Было понятно, что съезд четко срежиссирован. Все должны были поддержать кадыровскую Конституцию и его как президента. Суть моего выступления сводилась к тому, что в традициях чеченского народа – коллективная система управления. В Чечне никогда не было президента. Моя мысль сводилась к тому, что, следуя чеченским традициям, нужно исключить пост президента и сформировать парламент, а потом правительство, имея в виду некий компромисс между различными группами, в том числе и сепаратистами.
В зале поднялся шум, гвалт. Ахмад Кадыров всех, к его чести, тут же успокоил, сказав примерно следующее: «Что вы на него кричите? Мы ведь чеченцы. И гостя должны принимать с присущим нам гостеприимством, а не устраивать такое». Но в зале нашлись люди, которые меня поддержали. Например, Беслан Гантамиров, бывший мэр Грозного.
Когда я вышел из зала, ко мне подошел человек с белесыми глазами и сказал, что за такие речи меня надо убить. Я спросил: «Кто вы?» Он достал и предъявил мне удостоверение то ли подполковника ФСБ, то ли полковника. Это был Рамзан Кадыров. Не могу сказать, что я сильно испугался, потому что тут же чеченцы, которые были вокруг, стали говорить, что Рамзан пошутил. Но в его глазах я никакой шутки не заметил. В его глазах я увидел ненависть.
Мы вышли на улицу в окружении многочисленной охраны. Подошел Ахмад Кадыров. Он держался спокойно, не спорил, не возражал, только сказал, что уважает меня за смелость, но чеченская ситуация сейчас такова, что должно быть чрезвычайное управление, а без президента это невозможно сделать. Как раз почти за месяц до съезда – 23 октября 2002 года – в центре Москвы отряд террористов-смертников захватил в заложники более девятисот зрителей и артистов мюзикла «Норд-Ост». Жертвами теракта стали 129 человек, пострадали более 700 человек. Покончить с террором может только сильная власть, а для этого необходимы специальные полномочия. Довольно распространенная точка зрения. Потом он дал мне гигантскую охрану, узнав, что его сын там натворил. И с этой охраной мы уехали в Ингушетию.
Уверен, если бы Ахмад-хаджи меня тогда послушал, он был бы жив. Потому что, без сомнения, его убили как президента. Система, которая сейчас установлена в Чечне, держится на одном человеке. Рамзан пользуется огромной поддержкой населения, поскольку население считает, что благодаря ему восстановлен мир в Чечне. Но одновременно ничего общего с российскими правилами и порядками ситуация в Чечне не имеет. Хотя это еще полбеды. На самом деле идея суверенитета Чечни Рамзаном уже выполнена, цель достигнута. В этом смысле мечта Дудаева и Масхадова сбылась.
На Северном Кавказе нет простых решений. Конечно, необходимо воссоздавать местное самоуправление, которое, кстати, у них было всегда. Надо привлекать к сотрудничеству глав тейпов, лидеров сел. Создать что-то типа парламента, где были бы представители от каждого села. Надо активно использовать национальные традиции. Но при этом ставить условие: высокая степень самостоятельности в обмен на соблюдение российской Конституции. Мы обещаем никого не трогать до тех пор, пока вы не встанете на путь войны, не начнете брать русских, дагестанцев, осетин в заложники и так далее. В противном случае – война без конца и огненная земля под ногами.
Я запомнил теракт на Дубровке, захват театрального центра в Москве на всю жизнь. Помню все не по дням, а по часам. Дубровка – это очень тяжелый для меня личный момент.
Террористы захватили театр именно в тот день, когда президент Лукашенко депортировал меня и Ирину Хакамаду из Белоруссии. Мы вернулись в Москву, и буквально через полчаса все началось. Мы приехали с Хакамадой к театральному центру рано утром 24 октября. Первая мысль, которая приходила в голову, – пытаться договориться с террористами на предмет освобождения детей, женщин и стариков. Мы готовы были предоставить любые личные гарантии – все что угодно, лишь бы спасти людей.
Но что я увидел? Абсолютное нежелание со стороны силовиков и власти разговаривать с террористами. Сначала я подумал, что причина такого идиотского поведения – традиционный российский бардак. Потом
