вспыхнул бунт. В Галиче и Закромиче составились еще два союза, и все три конфедерации соединились, наконец, в Кракове, объявляя решение сейма аннулированным, а короля — лишенным престола.
Король и сенат вынуждены были снова обратиться к русской государыне. Русские войска немедленно вступили в Польшу, везде истребляли толпы мятежников и неутомимо преследовали их из одного города в другой до самых берегов Кодымы. Здесь лежало селение Балта, в котором конфедераты укрепились и хотели защищаться. Русские прогнали их за реку, овладели переправой и, перейдя на левый берег Кодымы, сожгли селение. Этот ничтожный случай привел к разрыву Турции с Россией. Правый берег реки принадлежал князьям Любомирским, на левом начинались владения султана. Несмотря на извинения и дружественные предложения русского кабинета, диван, подстрекаемый агентом Шуазеля Верженем, сочтя разрушение Балты «неприязненным действием» против Порты, объявил России войну (4 октября 1768 года) и заключил русского посла Обрезкова в Семибашенный замок близ Адрианополя.
Все усилия Фридриха примирить обе стороны остались без успеха. «Он увидел себя против воли запутанным в чужую ссору и должен был выступить действующим лицом (как сам выражался) „в политических сплетнях, которыми управляет мир“. Он выплатил России вспомогательные суммы, по договору, и ждал, чем дело кончится.
Бессмертная слава озарила русское оружие в этой войне. В течение трех лет Россия приобретает неимоверные выгоды: Голицын дважды побеждает при Хотине; Румянцев завоевывает Молдавию и Валахию; Орлов разбивает турок при Хиосе и сжигает их флот при Чесме; Румянцев одерживает победы при Ларге и Кагуле; Панин берет Бендеры; Долгорукий завоевывает Крым. Турция была разбита на всех пунктах, войска ее ослабели и упали духом, большая часть крепостей обращена в развалины» (Кони. С. 472).
Такие успехи России сильно обеспокоили Австрию и даже самого Фридриха. Он предвидел, что от увеличения сил России он мог, подобно Станиславу Августу, из союзника сделаться слугой этой державы, и начал думать о средствах остановить ее завоевания и поддержать политическое равновесие. Австрия думала о том же. Оба государства имели общие цели и, несмотря на скрытую вражду, стали искать сближения.
Иосиф II, сын Марии Терезии, который по смерти Франца I (1765) был объявлен императором и соправителем своей матери, давно смотрел на Фридриха с юношеским увлечением и горел желанием вписать свое имя в летописи мира такими же яркими, блистательными штрихами. Еще в 1766 году, объезжая Богемию и Саксонию, чтобы узнать поближе театр военных действий Семилетней войны, Иосиф письменно изъявил Фридриху желание лично с ним познакомиться. Но тогда канцлер Марии Терезии Кауниц нашел это неприличным. Иосиф извинился перед Фридрихом, говоря, что скоро поправит невежливость, к которой принуждает его педантизм менторов.
Теперь сами обстоятельства требовали сближения обоих монархов. Город Нейсе в Силезии был избран для их свидания. 25 августа 1769 года туда прибыл молодой император. Фридрих встретил гостя на лестнице. Иосиф бросился к нему в объятия и с восторгом воскликнул: «Теперь я совершенно счастлив! Желания мои исполнились: я вижу и обнимаю величайшего монарха и полководца».
Фридрих отвечал, что «почитает этот день счастливейшим в своей жизни, потому что он послужит эпохой соединения двух домов, которые так долго были разделены враждой и общие интересы которых требуют взаимной поддержки». И действительно, следствием свидания Иосифа с Фридрихом стал договор, которым они обязались сохранять нейтралитет в случае новой войны Франции с Англией. Оба государя расстались, уверяя друг друга в искренней и прочной дружбе. Осенью следующего года Фридрих нанес императору ответный визит. На этот раз съезд был назначен в Нейштадте, в Моравии.
В начале сентября король прибыл в Нейштадт. Иосиф выехал к нему навстречу. У городских ворот оба монарха дружески обнялись и под руку пошли во дворец в сопровождении многочисленной свиты и народной толпы. На этом новом конгрессе Кауниц старался склонить Фридриха к решительному союзу с Австрией, но король не желал прерывать дружеских отношений с Россией. Он обещал, однако, принять все меры, чтобы потушить пожар войны, готовый охватить всю Европу, и вместе с венским кабинетом вызвался быть посредником между Турцией и Россией. Известный авантюрист принц де Линь, находившийся тогда на австрийской службе, оставил нам весьма любопытные записки о нейштадтской встрече. Он приводит множество изречений короля, которые демонстрируют тонкость ума Фридриха.
«Знаете ли, — сказал он раз Иосифу, — что я состоял У вас на службе? Да, да. Первый поход мой был за дом австрийский! Господи! Как времена-то переходчивы! — прибавил он со вздохом. — Знаете ли, — продолжал он, — что я видел последний луч славы принца Евгения?» — «Вероятно, от этого луча и воспламенился гений Вашего величества,» — сказал принц де Линь. «Бог мой! Кто же может стать наряду с принцем Евгением!» — «Тот кто выше его, — льстиво прибавил принц. — Например, тот, кто выиграл тринадцать сражений». О фельдмаршале Трауне Фридрих говорил: «Это был мой наставник: у него выучился я сознавать мои ошибки». — «Ваше величество были очень неблагодарны: вы не заплатили ему за уроки, — отвечал де Линь. — Вам следовало, по крайней мере, дать разбить себя; но я не помню, чтобы это случилось». — «Я не был разбит потому только, что не дрался» (в Силезскую войну Траун постоянно переигрывал молодого еще Фридриха в маневрировании, вынуждая того постоянно сдавать позиции без боя).
К Лаудону Фридрих обращался с особенным уважением. Он называл его не иначе, как фельдмаршалом. Это был тонкий упрек австрийскому правительству, которое не оценило заслуг достойного генерала единственно за то, что он взял Швейдниц без разрешения военного совета. Раз, перед обедом, заметили, что Лаудон еще не пришел. «Странно, — сказал Фридрих, — это не похоже на него. Обыкновенно он прежде меня являлся на место». Садясь за стол, Фридрих поместил Лаудона по правую свою руку. «Мне приятнее, — говорил он, — видеть вас возле, чем против себя».
Хитрость и дипломатичность короля доходила до того, что во время пребывания в Нейштадте он и вся его свита носили австрийские мундиры, чтобы синим прусским цветом не напоминать о недавней неприязни. Молодой император сумел расположить его в свою пользу. Вот что Фридрих писал о нем Вольтеру:
«Я был в Моравии и видел императора, который должен играть значительную роль в Европе. Он воспитан при набожном дворе — и презирает предрассудки; вырос среди роскоши — и научился жить просто; окружен льстецами — и скромен; полон страстью к славе — и жертвует своим честолюбием сыновнему чувству; имел наставниками одних педантов и несмотря на то в нем столько вкуса, что он читает и ценит творения Вольтера».
Между тем содействие Фридриха к примирению Порты с Россией не имело желанного успеха. Екатерина требовала уступки Молдавии и Валахии и предоставления независимости крымским татарам (разумеется, для их «принятия под руку России»). Австрия, боясь содействия России, вошла в переговоры с Турцией и стала собирать войска в Венгрии. Фридрих, со своей стороны, объявил венскому кабинету, что в случае военных действий он будет поддерживать свою союзницу, русскую императрицу. Франция, пользуясь несогласием кабинетов, обратила все свое внимание на Польшу. Шуазель отправил туда войска и опытного генерала Дюмурье, впоследствии видного военачальника революционных войн, для предводительствования инсургентами.
Но что мог сделать самый лучший военачальник, когда его войска не привыкли к повиновению и не знали правил подчиненности? Сами главы конфедераций не имели согласия между собой и действовали по своему произволу. Это давало русским войскам, несмотря на их малочисленность, всегдашний перевес над ними. На всех пунктах мятежники были разбиты. Суворов пробовал свой меч, или, если так можно выразиться, набивал руку в этой малой войне. Везде, где он появлялся, конфедераты бежали, а русские праздновали победу. Битвы под Варшавой, около Бреста, при Ландскроне (неудачный штурм Ландскроны, правда, стал едва ли не единственным поражением Суворова за всю его полководческую деятельность) и Люблине, у Велички, Замостья, под Сталовичами, Пулавами, Тинецем и взятие Кракова — это были первые лавровые листья, которые он вплел в свой венок, неувядаемый в русской военной истории. Здесь, в этой упорной войне с целым народом, Суворов доказал миру, что и с малым войском «можно побеждать врага (как он выражался — „без тактики и практики“) одним глазомером, быстротой и натиском».
Австрия, обеспокоенная успехами русских в Польше и не видя возможности быстрого решения турецких дел, двинула войско за польские границы и заняла графство Цешинское под предлогом старинных прав на эту область, заложенную империи в обеспечение значительного долга. Фридрих, наблюдая за всеми движениями своей соперницы и за выгодами России, также расположил 10-тысячный корпус в воеводствах Познанском и Кульмском под видом кордона для охраны Пруссии от свирепствовавшей в Турции чумы.
