бензина и машинного масла. Рассвет занимался в молочном тумане, блестящая полоса шоссе казалась металлической лентой, которая навертывается на колеса автомашины. Потом Альберт свернул на дорогу, покрытую гравием. По сторонам потянулись леса. Он еще сбавил скорость и, опустив бортовые стекла, подставил лицо и волосы порывам свежего ветра.
Альберт даже самому себе не смел признаться в том, что с каждым новым километром в нем нарастает странное чувство. Словно петля, накинутая на шею, все сильнее сдавливает ему горло. Это был страх. Чем меньшее расстояние отделяло его от дома лесника, тем драгоценнее казалась ему каждая прожитая секунда. Может быть, это последние минуты в его жизни?…
Из-за леса показался огромный диск солнца. По краям красный, в центре раскаленный добела. Все предвещало жаркий, безоблачный день. Суждено ли ему дожить до полудня, увидеть солнце, склоняющееся к горизонту?
В большой деревне с костелом о двух башнях в неороманском стиле он свернул с широкого тракта на песчаную проселочную дорогу. Миновал неглубокий ручей, обогнул дюны, заросли вереска и оказался в маленьком, прилепившемся к лесу селении. Высокие массивные сосны здесь вплотную подступали к самым амбарам и сеновалам. Село насчитывало всего лишь несколько дворов, дальше дорога потянулась по высокой насыпи, проложенной через топи, которые поросли ольхой. Неожиданно рельеф местности резко изменился – начался подъем. Альберта остановил пост Рокиты. Двое солдат, вооруженных автоматами, проводили его под навес с кормушками для косуль, где был полевой телефон, связанный с домом лесника, находившимся в полукилометре отсюда.
«К вечеру все будет кончено», – мысленно повторил Альберт.
Рокита отдал по телефону приказ – пропустить машину. Часовой с поста вскочил на подножку ГАЗа и сопровождал Альберта вплоть до небольшой поляны, где виднелся длинный белый дом, напоминавший старопольские усадьбы. На крыльце его ожидал Рокита.
Рокита напоминал деревенского лавочника, напялившего военный мундир. Он говорил о себе, что у него фигура Наполеона. Ходил Рокита прямо, выпятив живот и по-бонапартовски заложив руку за борт. У него было плотное, налитое кровью лицо. Офицерскую фуражку довоенного образца он низко надвигал на глаза. Туго застегнутый ворот мундира врезался в затылок. Голову Рокита держал высоко, узкие губы всегда были поджаты.
– Прошу поторопиться. Самое позднее к десяти утра мы должны быть под Варшавой, – напомнил Альберт.
– Эй, вы там! Пошевеливайтесь! – окриком подхлестнул он своих людей, которые выносили из дома ящики с патронами, оружие и укладывали все это в просторном кузове ГАЗа. Оружие содержалось в безукоризненном состоянии и оказалось самых последних выпусков. Рокита пытался поймать в глазах Альберта хотя бы тень восхищения. Люди Рокиты были в новом польском обмундировании: как раз недавно бандитам удалось разграбить состав с продовольствием и одеждой, предназначавшимися для армейских частей. Лишь очень немногие были в английских френчах.
– Этих мы спрячем поглубже, – пояснил Рокита. – Ближе к выходу сядут люди исключительно в польских мундирах. Мы будем выглядеть как обычное воинское подразделение, которое направляется навстречу врагу. Если нас кто-нибудь и зацепит, мы ответим таким огнем, что останется только мокрое место. Я беру два миномета, десять пулеметов с тремя зарядными ящиками, запас гранат, ящик с винтовками. Кромe того, все мои люди вооружены автоматическим оружием: «стены», которые нам сбросили в 1944 году. Стоило бы вернуться еще разок, здесь остается почти целый склад оружия и обмундирования. Этот груз сброшен на парашютах три года назад.
– Этот вопрос надо будет согласовать с Джонсоном. Я готов еще раз совершить подобную поездку, – проговорил Альберт, равнодушно оглядываясь по сторонам и стремясь сосчитать суетившихся около машины бандитов. По его подсчетам, их было около шестидесяти.
– Сколько же, черт возьми, вы собираетесь втиснуть в эту машину?
– Тридцать человек, как мы и договорились… Тридцать самых лучших моих вояк…
Альберт отвернулся от машины, чтобы люди Рокиты не могли увидеть его лица.
– Почему вы так осторожничаете, майор? – спросил Рокита.
Альберт сделал вид, что не уловил ехидства в его голосе.
– Я не хочу дрожать от страха, если кто-нибудь из ваших парней «подожмет лапки» и выдаст меня так же, как уже выдали многих других. Я присутствовал на допросах. Они «засыпают» друг друга. А я из-за какого-то слизняка могу провалить задание, ради которого меня и забросили сюда из Англии.
– А вы, оказывается, осторожны!…
– Осторожность – главное, чему нас обучали в школах британской разведки.
– Есть ли какая-нибудь возможность перебраться на ту сторону?
– Да. Но это может решить только полковник Джонсон.
– Джонсон да Джонсон. Черт возьми! В конце концов мы воюем в Польше, а не в Англии. Что это за птица такая? Английский гаулейтер Польши?
Альберт не ответил. Рокита пригласил его на завтрак. По желанию Альберта они завтракали только вдвоем в отдельной комнате. Рокита принес бутылку водки, но Альберт ограничился только рюмкой. Ему предстояло вести машину.
Водка подействовала на Рокиту почти сейчас же. Он покраснел, глаза заблестели.
– Быстрее, быстрее ныряйте в этот мешок, – начал он шутливо подгонять своих подчиненных.
Они вскакивали в кузов поодиночке. Смеялись, шутили. Альберт стоял подле кабины, ожидая, когда его «мешок» наполнится до краев и можно будет, наконец, «завязать» его. Он распознал щенка с холеными усиками, который перетряхивал его чемодан на пути к Р. Потом он заметил архитектора в английском френче с одной звездочкой на погонах.
– А этот что тут делает?
– Это Прокоп. Начальник нашей разведки. Вы ведь знакомы?
– Конечно. Потому-то я и радуюсь, что он тоже поедет вместе с нами.
Ему хотелось смеяться. Этот лес и машина, дом лесника, люди в военном обмундировании, Рокита и он сам, Альберт, – все это напоминало гротеск.
Он положил руку на плечо Рокиты:
– Этот грузовик – ваш ноев ковчег. В стране потоп, я провезу вас на штормовой волне над бездонной пучиной. Мы высадимся на горе Арарат.
Взгляд Рокиты повлажнел. Водка оказала свое действие.
– Здорово вы это сказали, майор…
Рокита потерял нить своих рассуждений. Замолчал. Молчание Рокиты доставило Альберту большое облегчение. Он подошел к радиатору, поднял верх и проверил свечи. Заглядывая в мотор, он почувствовал, как солнце пригревает ему спину. Запах машинного масла смешивался с животворным ароматом соснового леса. «К вечеру все будет кончено», – подумал он снова.
Они мчались со скоростью 90 километров в час. Ровная лента шоссе блестела как стекло. Над накаленным асфальтом поднимался легкий пар, стало жарко и в кабине. Альберт сбросил мундир, оставшись в одной рубахе, на лбу у него дрожали капельки пота. Он смахивал их левой рукой, каждый раз поглядывая при этом на часы. Стрелки передвигались нехотя, словно истомленные зноем.
Альберт краем глаза видел, что происходит за стеклом, отделявшим кабину от кузова. Там бодрствовал Рокита со «стеном» на коленях, нацеленным прямо ему в спину. Из-под брезента с эмблемой Красного Креста ощетинивались дула автоматов и минометов, тридцать пар рук в любой момент готовы были нажать на спуск, метнуть гранаты. Альберт вез груз, столь же ненадежный и опасный, как динамит. Взрыв мог быть вызван самой пустячной случайностью – встречей с обыкновенным патрулем, контролирующим какой-нибудь участок шоссе. Опасность подстерегала ежеминутно, отовсюду.
На узкой улочке какого-то городка ГАЗ чуть было не врезался в доверху набитую ящиками грузовую машину. А у самого края небольшой березовой рощи на шоссе внезапно появилось десятка полтора советских солдат. Они стали цепью поперек дороги. Солдаты были утомлены переходом и, как видно, хотели, чтобы водитель подбросил их к ближайшему местечку, расположенному в десяти километрах отсюда. Альберт затормозил, а когда они подбежали сзади, чтобы взобраться в кузов, он вдруг рванул вперед, едва не задев одного из солдат.
