расспрашивал о нем при случае — Осло город маленький. Я был в курсе.
— Сочувствую, — сказал я непринужденно. — Теперь он нечасто сможет заглядывать к тебе в галерею.
Она улыбнулась и взглянула на меня снизу вверх, а я посмотрел на нее сверху, усмехнулся, теперь наши лица находились в обратном соотношении против обычного. И на какой-то миг мне подумалось, что ничего этого с Граафом не было, что я просто вообразил это, чересчур живо и ярко, как другие воображают время от времени самое плохое, что может случиться в их жизни, чтобы прочувствовать это и понять, стоит ли жить дальше. И словно желая получить подтверждение, что это только фантазия, я сказал, что надо бы на самом деле заказать поездку в Токио в декабре. Но она, так стремившаяся туда, изумленно посмотрела на меня и сказала, что не может закрыть галерею на Рождество, это же высокий сезон. И что никто не ездит в Токио в декабре, там же холодина. Тогда я спросил насчет весны — может, уже забронировать билеты? И она ответила, что не стоит так далеко загадывать, лучше подождать и посмотреть, как все сложится. Конечно, ответил я и сказал, что пойду лягу, что я очень устал.
Спустившись вниз, я зашел в детскую, подошел к мицуко-дзидзо и преклонил колени. К алтарю по- прежнему никто не прикасался. Не стоит так далеко загадывать. Лучше подождать и посмотреть. Я вынул из кармана маленький темно-красный футляр, погладил пальцем его шелковистую поверхность и поставил рядом с маленьким каменным буддой, охраняющим наше водяное дитя.
— Два дня спустя мы нашли-таки этого наркодилера в одной деревушке. Его прятала юная невинная девушка-иностранка, которая, как выяснилось, стала его любовницей. Эта публика обычно находит таких вот невинно выглядящих девиц и использует их в качестве курьеров. Пока девушек не схватят на таможне и не посадят на пожизненный срок. К этому времени прошло шестьдесят пять дней от начала погони. — Клас Грааф подавил вздох. — Что до меня, я был готов гоняться за ним еще столько же.
Молчание наконец нарушил руководитель службы информации:
— И вы его задержали?
— Не только его. Он и его любовница дали нам сведения, позволившие задержать еще двадцать трех его подельников.
— Но как… — начал председатель правления, — как происходит захват таких… хм, десперадо?
— В данном случае довольно спокойно, — сказал Клас Грааф и заложил руки за голову. — Для Суринама. Когда мы взяли штурмом дом, он, положив на стол оружие, помогал любовнице крутить мясо через мясорубку.
Председатель захохотал и глянул на руководителя службы информации, и тот покорно поддержал шефа противным боязливым смешком. Потом дуэт превратился в трио, когда к нему добавился высокий писклявый смех Фердинанда. А я разглядывал их бессмысленные лица, думая, что вот бы мне теперь ручную гранату.
После того как Фердинанд закруглил интервью, я отправился проводить Класа Граафа, пока остальные трое взяли паузу для подведения итогов.
Я довел Граафа до лифта и нажал на кнопку.
— Более чем убедительно, — сказал я, сложив руки на животе и глядя на табло с высвечивающимися цифрами этажей. — Как соблазнитель ты делаешь успехи.
— Соблазн соблазну рознь. Надеюсь, Роджер, ты не считаешь нечестным стремление продать себя подороже?
— Нет, конечно. На твоем месте я сделал бы то же самое.
— Спасибо. Когда будет подписано назначение?
— Сегодня вечером.
— Прекрасно.
Двери лифта распахнулись, мы вошли в него, стояли и ждали.
— Я просто подумал, — сказал я. — Этот человек, которого вы преследовали…
— Да?
— Это случайно не тот же самый, который пытал тебя в подвале?
Грааф улыбнулся:
— Как ты догадался?
— Просто предположил.
Двери снова закрылись.
— И ты удовлетворился простым задержанием?
Грааф поднял одну бровь:
— Тебе в это трудно поверить?
Я пожал плечами. Лифт поехал вниз.
— План был — отнять у него жизнь, — сказал Грааф.
— Значит, было за что отомстить?
— Да.
— А какая ответственность бывает в нидерландской армии за умышленное убийство?
— Всегда есть способ сделать, что никто ничего не узнает. Курацит.
— Яд? Которым смазывают стрелы?
— Им пользуются охотники за головами в нашей части света.
Намеренная двусмысленность, понял я.
— Раствор курацита в каучуковой капсуле размером с виноградину с острой, почти невидимой иглой. Помещается в матрас объекта. Когда объект ложится, игла вонзается в тело, которое своей тяжестью выдавливает яд из резиновой капсулы.
— Но он ведь был в доме, — сказал я. — И к тому же имел свидетеля в лице этой девушки.
— Именно.
— Так как ты его заставил выдать своих?
— Я предложил ему сделку. Велел моему товарищу держать его, а сам засунул его руки в мясорубку и сказал, что мы провернем их и скормим фарш собаке у него на глазах. Тут он и заговорил.
Я молча кивнул, представив себе эту сцену. Двери лифта открылись, и мы пошли к выходу. Я распахнул перед Граафом входную дверь.
— А что было потом, когда он все сказал?
— В каком смысле? — сказал Грааф, щурясь на небо.
— Ты-то выполнил свою часть сделки?
— Я-то… — ответил Грааф, достал из нагрудного кармана темные очки «Мауи Джим-Титаниум» и надел их. — Я всегда выполняю свою часть сделки.
— Значит, простой арест? Стоило ради этого два месяца охотиться за этим типом, да еще рискуя жизнью?
Грааф тихо рассмеялся.
— Ты не понимаешь, Роджер. Для таких, как я, прекратить охоту — это невозможно. Я, как и моя собака, — результат селекции и дрессировки. Риска для нас просто не существует. Я как запущенная ракета с тепловым наведением — ее не остановишь, она сама, в силу своего устройства, стремится к саморазрушению. Вот тебе случай проверить свои познания в психологии. — Он взял меня за локоть, улыбнулся тонкой улыбкой и прошептал: — Только этот диагноз держи при себе.
Я продолжал стоять, придерживая дверь.
— А девушка? Ее ты как заставил заговорить?
— Ей было четырнадцать лет.
— И?
— А сам как думаешь?
— Я не знаю.
Грааф глубоко вздохнул.
— Я не понимаю, почему у тебя сложилось такое мнение обо мне, Роджер. Я не допрашиваю несовершеннолетних девочек. Я взял ее с собой в Парамарибо, купил ей билет на самолет из собственного солдатского жалованья и первым же рейсом отправил домой к родителям, пока суринамская полиция не успела вонзить в нее свои когти.
