добивался. Чтобы солнечный свет выжег все остальное. Чтобы он больше не видел, как Эллен лежит с разбитой головой на берегу Акерсельвы, а над ее телом склоняется чья-то тень. Тень, которую он три года подряд пытался поймать. И не поймал. Хотя цель была так близка, он не смог довести работу до конца. Как всегда – ничего не смог.
Ракель…
Харри осторожно поднял голову и посмотрел на мертвый черный глаз автоответчика. Он не оживал вот уже несколько недель – с тех пор, как они с Мёллером и начальником криминальной полиции встретились (начкрим, как они называли его для краткости) в «Боксере». Наверное, и этот глаз выжгло солнце.
Черт, как же тут жарко!
Ракель…
Теперь он вспомнил. В какой-то момент лицо во сне стало лицом Ракели. Сестрёныш, Эллен, мама, Ракель. Женские лица. Они сменяли друг друга в пульсирующем ритме сердца и снова сливались в одно.
Харри со стоном уронил голову на паркет. Заметил над собой на краю стола бутылку «Jim Beam from Clermont, Kentucky». Бутылка была пуста. Виски испарилось, улетучилось. Ракель. Он закрыл глаза. Ничего не вернуть.
Он понятия не имел, сколько времени. Догадывался только, что уже слишком поздно. Или слишком рано. В общем, самое неподходящее время, чтобы проснуться. Вернее, чтобы спать. В это время нужно заниматься совсем другим делом. Нужно пить.
В кармане брюк завибрировал мобильник. Он понял: от этого он и проснулся. Как будто ночная бабочка отчаянно бьет крыльями об освещенное окно. Харри выудил из кармана телефон.
Харри Холе медленно шагал к Санктхансхёуген. Головная боль давила изнутри на глазные яблоки. До указанного Мёллером адреса было рукой подать, и Харри, рассудив, что прогулка прочищает мозги, побрызгал лицо водой, отыскал в бельевом шкафу несколько бутылок, в одной из которых даже нашелся глоток виски, и оправился пешком. Прошел мимо бара «Андеруотер». С четырех до трех. По понедельникам – с четырех до часу. Воскресенье – выходной. Здесь он не был завсегдатаем – любимый «Скрёдер» находился на соседней улице, – но в голове у Харри (как и у большинства алкоголиков) была особая картотека, куда автоматически заносился каждый кабак и график его работы.
Харри улыбнулся отражению в черном окне: «В другой раз».
На углу он повернул направо и пошел по Уллеволсвейен, улице для машин, а не для людей. Привлекательного в ней было мало – разве что тень на правой стороне в жаркие дни.
Заметив нужный номер дома, Харри остановился и посмотрел на здание.
На первом этаже была прачечная с красными стиральными машинами. Листок на двери сообщал, что открыта она с 8.00 до 21.00, цена на сушку снижена – всего 30 крон. Перед одной из работающих машин сидела смуглая женщина и смотрела куда-то в пустоту. Рядом с прачечной красовалась витрина с надгробными памятниками, а еще дальше – над гибридом закусочной и лавки коробейника – зеленая неоновая вывеска – «Кебабный двор». Харри оглядел грязный фасад. Краска на старых рамах потрескалась, но, судя по эркерам, над четвертым этажом располагались новые мансарды, а над недавно установленными звонками возле входной железной двери была камера слежения. Деньги в этом городе медленно, но верно текли с запада на восток. Харри увидел напротив верхней кнопки имя Камиллы Луен и позвонил.
– Да? – отозвался динамик.
Мёллер предупреждал, но Харри все равно вздрогнул, услышав голос Волера.
Он хотел ответить, но голосовые связки не слушались. Кашлянув, он предпринял вторую попытку:
– Холе. Открывайте.
Дверь зажужжала, и Харри взялся за шершавую чугунную ручку.
– Эй!
Он обернулся:
– Привет, Беата!
Рост Беаты Лённ был ниже среднего, волосы короткие, русые, глаза голубые. Не красавица, не дурнушка. Во внешности Беаты Лённ не было ничего, что привлекло бы чье-нибудь внимание. Вот разве одежда – белый комбинезон, похожий на скафандр.
Харри придержал дверь, пока Беата буксировала железные чемоданы.
– Ты только что пришла? – Харри старался не дышать на нее, когда она проходила мимо.
– Нет, надо было вернуться в машину за этим вот барахлом. Мы тут уже с полчаса. Ударился?
Харри потер шрам на переносице:
– Что-то вроде.
Он прошел за ней и очутился на лестнице.
– И как там наверху? – спросил он.
Беата поставила чемоданы перед лифтом и бросила быстрый взгляд на Харри.
– Я думала, твой принцип – «Сначала посмотри сам, потом спроси других». – И она нажала на кнопку вызова рядом с зеленой дверью.
Харри кивнул. Беата Лённ была из тех представителей вида гомо сапиенс, кто запоминает все. Она могла выдать подробности уголовных дел, о которых Харри давно забыл и которые были закрыты еще до того, как Беата поступила в полицейскую академию. Кроме этого у нее была феноменальная память на лица. В свое время она прошла обследование и потрясла психологов этой особенностью. Потому неудивительно, что она помнила все до мельчайших подробностей, что слышала от Харри в прошлом году, когда по городу прокатилась волна ограблений и им довелось работать вместе.
– Да, я предпочитаю доверять собственным впечатлениям, когда впервые оказываюсь на месте преступления. – Харри вздрогнул, когда сверху внезапно громыхнул лифт, и начал искать в карманах сигареты. – Но я не думаю, что буду заниматься этим делом.
– Это почему?
Харри не ответил. Вытащил из левого кармана джинсов смятую пачку «Кэмела» и выковырял из нее окурок.
– Ах да, припоминаю, – улыбнулась Беата. – Ты же рассказывал весной, что вы собираетесь в отпуск. Кажется, в Нормандию? Везунчик…
Харри сунул бычок в зубы. Вкус – преотвратный. И больной голове это вряд ли поможет. Поможет только одно. Он покосился на часы. «Понедельник – с четырех до часу…»
– С Нормандией не получилось, – сказал он.
– Да?
– Да. И вообще не из-за этого. А из-за того, кому это дело поручено и кто ждет нас наверху. – Он затянулся и кивнул в сторону верхних этажей.
Беата пристально на него посмотрела:
– Да не зацикливайся ты на нем, Харри.
– Не зацикливаться, говоришь? – Харри выдохнул дым. – Он делает людям больно, Беата. Не мне тебе рассказывать.
Беата покраснела:
– Мы с Томом встречались совсем недолго, Харри, вот и все.
– Не тогда ли ты ходила с синяками на шее?
– Харри! Том никогда… – Беата осеклась, поняв, что повысила голос. Но эхо ее слов не достигло верхних этажей: его перекрыл глухой грохот приехавшего лифта. – Не любишь ты его, – уже тише сказала Беата, – вот и придумываешь. На самом деле у Тома есть положительные качества, о которых ты и не догадываешься.
– Хм… – Харри затушил окурок о стену.
Беата открыла дверь лифта и вошла.
– Ты не со мной? – Она посмотрела на Харри.
Тот стоял и стеклянными глазами смотрел на что-то. Лифт. Дверь, которую нужно открывать самому.
