Халворсен пристально смотрел на Биргера Холмена, держался наготове, но тот даже не пытался что-либо предпринять. Только шумно дышал носом и, глядя в пространство, почесывал предплечье.
— Вы ничего не докажете, — сказал Холмен, словно бы с сожалением.
Харри развел руками. В наступившей тишине с улицы донесся веселый звон бубенчиков.
— Что, чешется? Терпежу нет? — спросил Харри.
Холмен мгновенно отдернул руку.
— Можно взглянуть, что у вас так чешется?
— Не стоит. Пустяки.
— Можно посмотреть здесь, а можно и в участке. Выбирайте, Холмен.
Бубенчики трезвонили все громче. Сани? Здесь, в центре города? Халворсена не оставляло ощущение, что вот-вот грянет взрыв.
— Ладно, — прошептал Холмен, расстегнул манжету и закатал рукав.
На белом волосатом предплечье виднелись две подсохшие ранки. Кожа вокруг была ярко- красная.
— Поверните руку, — скомандовал Харри.
Точно такая же ранка, но одна, была и на внутренней стороне предплечья.
— Жутко чешутся, собачьи-то укусы, верно? — сказал Харри. — Особенно дней через десять- четырнадцать, когда начинают зарастать. Так мне сказал врач из травмопункта и предупредил, чтобы я не расчесывал болячки. Вам бы тоже не стоило чесать, Холмен.
Холмен пустым взглядом смотрел на свою руку.
— В самом деле?
— Три ранки от зубов. С помощью макета челюстей мы докажем, что вас, Холмен, укусила вполне определенная собака на контейнерном складе. Надеюсь, вы легко сумели отбиться.
Холмен покачал головой:
— Я не хотел… я хотел только избавить ее.
Бубенцы на улице разом умолкли.
— Вы признаете свою вину? — спросил Харри, делая знак Халворсену, который тотчас полез во внутренний карман, однако ни ручки, ни бумаги там не нашел. Харри закатил глаза и положил на стол собственный блокнот.
— Он говорил, что вконец измучился. Что ему невмоготу. Что он вправду хочет с этим покончить. Я нашел ему место в Приюте. Койку и трехразовое питание за тысячу двести крон в месяц. И его обещали включить в метадоновый проект, всего через месяц-другой. Потом он опять исчез, а когда я позвонил в Приют, мне сказали, что он скрылся, не заплатив за жилье, а потом… потом он заявился сюда. С пистолетом.
— И тогда вы решились?
— С ним все было кончено. Я потерял сына. И не мог допустить, чтобы он забрал с собой и ее.
— Как вы его отыскали?
— Не на Плате. Я нашел его возле «Эйки», сказал, что хочу купить у него пистолет. Оружие было при нем, он показал мне его, хотел сразу же получить деньги. Но я сказал, что у меня нет с собой денег, мы, мол, встретимся у задних ворот контейнерного склада на следующий вечер. Знаете, вообще-то я рад, что вы… что я…
— Сколько? — спросил Харри.
— Простите?
— Сколько вы собирались заплатить?
— Пятнадцать тысяч крон.
— И…
— Он пришел. Оказалось, патронов у него нет, вообще не было, как он признался.
— Но вы явно это предвидели, к тому же калибр стандартный, достать патроны не составило труда, верно?
— Да.
— Сперва вы заплатили ему?
— Что?
— Ничего, забудьте.
— Поймите, страдали не только мы с Перниллой. Для Пера каждый день был мукой. Мой сын уже умер и только ждал… чтобы кто-нибудь остановил его сердце, которое упорно билось. Ждал…
— Спасителя.
— Да. Именно так. Спасителя.
— Но это ведь не ваша работа, Холмен.
— Да. Это дело Господа. — Холмен опустил голову и что-то пробормотал.
— Что вы сказали?
Холмен поднял голову, но взгляд блуждал в пространстве, ни на чем не останавливаясь.
— Но если Господь не делает свою работу, ее должен сделать кто-то другой.
На улице лишь желтые фонари да бурый сумрак. Когда выпадал снег, в Осло даже ночью было светло. Звуки казались укутанными в вату, а снег под ногами похрустывал как далекий фейерверк.
— Почему мы не забрали его? — спросил Халворсен.
— Бежать он не собирается и должен кое-что рассказать своей жене. Через час-другой пришлем за ним машину.
— А он прямо артист.
— Да?
— Ну, обрыдался ведь, когда ты сообщил о смерти сына, верно?
Харри задумчиво покачал головой:
— Тебе еще многому предстоит научиться, Младший.
Халворсен с досадой пнул снег.
— Так просвети меня, о мудрейший.
— Убийство — поступок настолько из ряда вон выходящий, что люди вытесняют его, воспринимают как полузабытый кошмар. Я много раз видел такое. Только когда кто-то другой скажет об этом вслух, до них доходит, что это существует не просто у них в голове, а случилось на самом деле.
— Н-да. Все равно хладнокровный субъект.
— Ты что, не разглядел, что он совершенно в кусках? Пернилла Холмен, пожалуй, права: он из них двоих самый любящий.
— Любящий? Убийца? — Голос у Халворсена чуть не сорвался от возмущения.
Харри положил руку ему на плечо:
— Сам подумай. Разве это не поступок огромной любви? Пожертвовать родным сыном?
— Но…
— Я знаю, о чем ты думаешь, Халворсен. Привыкай, парень, подобные моральные парадоксы будут встречаться тебе на каждом шагу.
Халворсен взялся за незапертую дверцу, но она намертво примерзла. С неожиданной злостью он дернул ручку, дверца с треском распахнулась — резиновая прокладка осталась в проеме.
Они сели в машину, Харри смотрел, как Халворсен поворачивает ключ зажигания, а другой рукой щелкает себя по лбу, довольно сильно. Мотор взревел.
— Халворсен… — начал Харри.
— Так или иначе, дело раскрыто, комиссар обрадуется, — громко сказал Халворсен, выруливая на дорогу, прямо перед сигналящим грузовиком. Потом наставил замерзший средний палец в зеркало. — Стало быть, давай маленько повеселимся. — Он опустил руку и опять щелкнул себя по лбу.
— Халворсен…
— Что? — буркнул тот.
— Прижмись-ка к тротуару.
— Чего?
