Асбьёрн Валлнек, как его назвали при рождении, открыл и молча посмотрел на Харри. Он тоже знал. Как и тогда. Последний шанс.
За маленькой прихожей располагалась тридцатиметровая квартира, которую при желании можно было назвать гостиной, совмещенной с кухней, а без такового — комнатенкой с кухонькой. Какая же тут стояла вонь! Дело в том, что у Валенка жутко потели ноги. Потели и воняли. Он унаследовал эту особенность — как и прозвище — от своего отца, который был уверен, что простая деревенская обувь впитывает неприятные запахи.
Правда, у Валенковой вони был один плюс: она заглушала любые другие запахи. Горы немытой посуды, кучи окурков, пропитанные потом футболки, развешанные по спинкам стульев, — все это уже никого не трогало. Наверно, не врали, подумал Харри, что именно вонь от ног Валенка послужила причиной его грандиозного проигрыша в полуфинале чемпионата по покеру в Лас-Вегасе.
— Давненько, — буркнул Валенок.
— Да. Спасибо, что нашел время встретиться.
Валенок улыбнулся, как будто Харри отмочил шутку. А Харри, у которого не было никакого желания оставаться здесь ни на минуту сверх необходимого, перешел к делу:
— Так почему главное в покере — увидеть, когда блефуют твои соперники?
Валенок, видимо, тоже был не прочь пропустить светские разговоры:
— Народ считает, что покер — это подсчет, ставки и теория вероятности. Но когда играешь на высоком уровне, все игроки могут делать одинаковые ставки, так что дело вовсе не в этом. Лучших из лучших отличает умение видеть остальных насквозь. Перед тем как отправиться в Вегас, я знал, что буду там играть против лучших из лучших. А как они играют, я видел по спутниковому каналу «Гемблерс». Записал их игры на видео и, когда парни блефовали, изучал каждый — даже самый незначительный — жест. Прокручивал на медленной скорости, отмечал мельчайшие детали мимики, что и как они говорили, как себя вели. И когда я это все отработал как следует, я уже мог предугадать, есть ли у любого из них на руках приличные карты или он блефует. Один почесывал себе правую ноздрю, другой гладил пальцем рубашку карт. Так что я отправился туда в полной уверенности, что смогу победить. Но, к сожалению, не подумал, что у меня и самого-то куча признаков, по которым меня можно просчитать.
От горького смеха, прозвучавшего как рыдание, все большое бесформенное тело Валенка заколыхалось.
— Выходит, когда я буду допрашивать какого-нибудь парня, ты увидишь, врет он или нет.
Валенок покачал головой:
— Все не так просто. Во-первых, мне нужно посмотреть на него на видео. Во-вторых, я должен «увидеть его карты» и понять, когда он блефует. Тогда я смогу сравнить и проанализировать, как он ведет себя, когда лжет. Ведь так настраивают детектор лжи, да? Сначала человек должен произнести чистую правду, назвать свое имя, например. А потом — что-то, о чем заведомо известно: это вранье. Сравнить, и вот тогда с определенной долей вероятности можно сказать…
— Чистую правду, значит, — перебил его Харри, — и чистую неправду. На одной кассете.
— Но, как я и говорил тебе по телефону, я ничего не гарантирую.
Харри нашел Беату Лённ в «Обители скорби» — комнате, где раньше, пока числилась в отделе ограблений, Беата проводила почти все свои рабочие часы. «Обителью скорби» называли кабинет без окон, напичканный видеомагнитофонами и прочей техникой всех мастей, на которой просматривали записи ограблений, увеличивали снимки, идентифицировали людей по фотографиям и аудиозаписям телефонных разговоров. Но теперь Беата Лённ была начальником криминалистического отдела, частично пребывая при этом в отпуске по уходу за ребенком.
Аппаратура работала, и от сухого горячего воздуха на ее бледных, почти бесцветных щеках расцвел румянец.
— Привет, — сказал Харри, закрывая за собой тяжелую металлическую дверь.
Маленькая подвижная женщина поднялась с места, и они обнялись. Оба были слегка смущены.
— Ты похудел, — сказала она.
Харри пожал плечами и спросил:
— Как дела… и все такое?
— Грегер спит, когда положено, ест, что положено, и почти не плачет, — улыбнулась она. — Для меня сейчас это главное.
Он подумал: надо сказать что-нибудь про Халворсена, чтобы показать, что он помнит о нем. Но правильные слова не шли на ум. Беата, будто посочувствовав этим мукам слова, спросила, как его дела.
— Все в порядке, — ответил он и опустился в кресло на колесиках. — Не самые плохие в мире. Но вот ты спросила, и я понял, что дела-то у меня неважнецкие.
Беата повернулась к мониторам, нажала на кнопку, и люди на экране помчались спиной вперед к входу, над которым сияла огромная надпись «Стуру-центр».
— Я параноик, — стал объяснять Харри. — У меня ощущение, что я ищу человека, а на самом деле он мной манипулирует, что все перевернулось с ног на голову и он меня заставляет поступать так, как ему хочется. У тебя такое бывает?
— А как же, — ответила Беата. — Моего человека зовут Грегер. — Она остановила перемотку. — Видал, что я нашла?
Харри подъехал на кресле поближе. Беата Лённ обладала феноменальной особенностью — стопроцентной памятью на человеческие лица, она была как живая картотека. И это был не миф.
— Я изучила фотографии всех, кто причастен к делу, — сказала она, — мужья, дети, свидетели и так далее, — и обнаружила нашего старого знакомого.
Беата перематывала пленку кадр за кадром.
— Вот он, — показала она.
Крупнозернистое черно-белое изображение дрожало, фокус расплывался.
— Где? — спросил Харри и почувствовал себя придурком, как это бывало всегда, когда они с Беатой работали над расследованием вместе.
— Вон, это тот же человек, что и на этом снимке. — И она достала из папки фотографию. — Может он быть тем человеком, который на тебя охотится, Харри?
Харри изумленно уставился на снимок. Потом медленно кивнул и вынул трубку. Катрина Братт ответила буквально через секунду.
— Надевай пальто, встретимся в гараже, — бросил Харри. — Поедем прокатимся.
Харри поехал по Ураниенборгвейен и Майорстювейен, чтобы не застрять на светофоре на Бугстадвейен.
— Она уверена, что это он? — спросила Катрина. — Качество картинки у камеры слежения такое, что…
— Если Беата Лённ говорит, что это он, значит, это он. Позвони нашим, узнай его номер телефона.
— А он у меня есть в мобильном, — сообщила Катрина и полезла за трубкой.
— Ты что, забиваешь в записную книжку номера всех причастных к делу? — покосился на нее Харри.
— Ага. Отвожу им специальную группу. А потом, когда расследование закончено, уничтожаю. Попробуй. Знаешь, как приятно! Просто потрясающее ощущение, когда нажимаешь на
Харри остановился перед желтым домом в районе Хофф.
В окнах было темно.
— Филип Беккер, — вздохнула Катрина. — Подумать только!
— Учти, мы должны с ним просто поговорить. Может, у него были какие-то вполне обычные причины позвонить Ветлесену.
— Из автомата?
