быстро уставали.
От него дети узнали много такого, о чем прежде понятия не имели, например, что штуки, при помощи которых сцепляются вагоны, называются муфтами, а трубки над муфтами, похожие на больших змей, существуют для того, чтобы останавливать поезд.
– Вот поезд мчится, а если дернуть за эту трубку, то он вздрогнет и остановится как вкопанный. А вы видели в вагонах такой кран, над которым написано, что если вы неправильно будете им пользоваться, то вас оштрафуют? Вот если вы им воспользуетесь неправильно, то поезд тоже остановится.
– А если правильно воспользовался?
– Все равно остановится. Но правильно, это только если вас убивают. Была одна старушка, над ней пошутили, сказали, что если сорвать этот кран, то откроется комната отдыха. И она воспользовалась им неправильно, потому что никакой угрозы ее жизни не было, а просто она была голодна. И вот когда поезд остановился и в вагон зашел полицейский, чтобы выяснить, по чьей вине все произошло, старушка подходит к нему и говорит: «Принесите мне крепкого портера и губку для мытья». В общем, из-за этого поезд опоздал на семь минут.
– А что ей ответил полицейский?
– Не знаю… Тут уж было не до того, чтобы помнить.
За этими увлекательными разговорами время промелькнуло незаметно. Хозяин станции дважды выходил из своей уютной комнаты, которая помещалась справа от отверстий с билетными кассами. Он присоединялся к общей беседе и веселился вместе со всеми.
– Как будто бы он нас и не засек тогда с углем, – шепнула на ухо сестре Филлис.
Хозяин угостил их апельсином и пообещал показать сигнальную коробку – в какой-нибудь из дней, когда он будет не очень занят.
Несколько поездов прошли мимо, не останавливаясь, и Питер заметил впервые, что у поездов, как у кэбов, тоже есть номера.
– Один мальчик, – припомнил носильщик, – утащил из оптового магазина зеленую тетрадь с серебряными уголками специально для того, чтобы записывать в ней номера поездов.
Питер тоже изъявил желание записывать номера поездов, но, к сожалению, его папа не владел оптовым магазином и ему неоткуда было взять тетрадь в зеленом кожаном переплете с серебряными уголками. Зато хозяин дал ему конверт, и Питер написал на нем:
379
663…
Он почувствовал, что это будет очень интересно – коллекционировать номера поездов.
Вечером во время чаепития он спросил у мамы, нет ли дома тетради в зеленом кожаном переплете с серебряными уголками. Мама сказал, что у нее нет такой тетради. Но узнав, зачем сыну понадобилась тетрадь, дала ему черную записную книжку.
– Отсюда несколько страниц вырвано, но все равно здесь поместится много номеров. А когда ты ее всю испишешь, я дам тебе другую. Я очень рада, что ты полюбил железную дорогу. Но только прошу тебя: ни в коем случае не ходи по шпалам.
– Ну, а когда поезд идет навстречу, но он еще очень далеко? – в голосе мальчика прозвучало почти отчаяние.
– Нет, нельзя выходить на пути.
– Мама, – спросила тогда Филлис, – а когда ты была маленькая, ты никогда не выходила на пути?
Поскольку мама была честной и правдивой, она ответила: «Да, было дело».
– Да, однажды я выбежала навстречу поезду… Но, дети, вы же знаете, как я люблю вас. А если вас покалечит, что я тогда буду делать?
– Значит, ты любишь нас больше, чем бабушка любила тебя? – допытывалась Филлис.
Бобби делала сестре знаки, чтобы та замолчала, но Филлис то ли не замечала их, то ли не придавала им значения.
Мама долго не отвечала. Она встала, пошла налить воду в чайник и, только вернувшись, сказала:
– Никто на свете никого так не любил, как любила меня моя мама.
Потом мама успокоилась, и Бобби под столом толкнула ногой младшую сестру. Старшая девочка поняла, что маму успокоили воспоминания о детстве, о той поре, когда она была маленькой и когда для бабушки, для ее мамы, весь мир заключался в ней одной.
Это понятно и естественно, что дети, чуть что не так, сразу бегут к маме, даже если они давно вышли из детского возраста. А когда становится не к кому бежать, от этого бывает очень грустно.
Филлис удивилась, когда Бобби толкнула ее ногой.
– Ты почему меня толкаешь, Боб?
И тогда мама слегка усмехнулась, вздохнула и сказала:
– Хорошо. Только я должна быть уверена, что вы точно знаете, на какой путь какой поезд приходит. И не выходите на рельсы близко от туннеля или там, где пути скрещиваются.
– Поезда, – начал рассуждать Питер, – они как повозки на улице – держатся левой стороны. Так что если встать справа, то видно, как они идут.
– Ну хорошо, – сказала мама.
Вас, может быть, удивило то, что она сказала «хорошо», вам кажется, что ей не следовало так быстро уступать. Но ведь мама вспомнила то время, когда сама была маленькой, и она сказала это, и ни ее дети, ни вы, дорогие читатели, и никакие другие дети не смогут оценить в полной мере, чего ей это стоило. Лишь очень немногие из вас, такие, как Бобби, смогли бы отчасти ее понять.
Через день или два после этого мама не вышла к завтраку, а осталась в постели, потому что у нее болела голова. Ноги у нее были горячие, как утюги, в горле першило, и она ничего не могла есть.
– Я, матушка, на вашем месте, – говорила миссис Вайни, – немедленно послала бы за доктором. С этими простудами не надо шутить. Моя старшая сестра перенесла грипп на ногах, и он такие дал осложнения… Она два года назад захворала, под Рождество, и до сих пор на себя не похожа.
Мама долго отнекивалась, но однажды вечером она почувствовала себя настолько плохо, что Питера послали в известный каждому в поселке дом, возле калитки которого росли три лавра, а на медной дощечке можно было прочесть:
В. В. ФОРРЕСТ
ПРАКТИКУЮЩИЙ ВРАЧ
Мистер Форрест сразу же отправился к маме. На обратном пути он разговорился с Питером. Доктор оказался человеком обаятельным и практичным. Его интересовало все: и железная дорога, и кролики, и всякие более важные вещи.
Осмотрев маму, он сразу понял, что у нее грипп.
– Положение угрожающее, – сказал он в прихожей Бобби, – вам придется взять на себя роль сестры милосердия.
– Да, конечно, – кивнула головой та.
– Хорошо. В скором времени я пришлю лекарства. Вы должны все время поддерживать в печи огонь. Приготовьте крепкий говяжий бульон, но пока не давайте ей – только когда начнет падать температура. Сейчас ей можно давать виноград, мясо, молоко с содой. И хорошо бы добыть где-нибудь бренди. Самого лучшего бренди. Потому что дешевый бренди – это хуже, чем отрава.
Девочка попросила доктора написать все, что он сказал.
Когда Бобби показала маме составленный доктором список, та рассмеялась. Смех ее был ненатуральный и слабый, но Бобби поняла, что мама смеется.
– Вздор! Какой вздор! – восклицала она, и глаза ее сверкали как яркие бусины. – Выбрось из головы всю эту чепуху. Пусть миссис Вайни поставит варить баранью шею. Мясо плохое, жилистое, но вам придется его съесть. А я выпью бульон. Мне, доченька, все время хочется пить. И еще неплохо было бы принести чан с
