почти не отличишь от настоящего лютика, и мне до сих пор не верится, что теперь это моя брошка. А моя она потому, что мама подарила ее мне на день рождения.
– Вот как? Значит, у вас был день рождения? – в голосе носильщика слышалось такое удивление, как будто дни рождения бывают только у привилегированных особ.
– Да, был недавно, – кивнула Бобби. – А у вас когда день рождения, мистер Перкс?
Дети пили чай с мистером Перксом в комнате, предназначенной специально для носильщиков, в окружении ламп и дорожных альманахов. Ребята принесли из дому чашки и варенье. Мистер Перкс кипятил чай в банке из-под пива. Все были счастливы, и всем было уютно.
– Мой день рождения? – переспросил Перкс, наливая чай из пивной банки в кружку Питера. – Ах, вас еще не было на свете, когда я уже бросил праздновать мой день рождения.
– Но вы же ведь когда-то родились, – принялась глубокомысленно рассуждать Филлис, – может быть, двадцать лет назад, или тридцать, или шестьдесят, или семьдесят.
– Ну нет, малышка, я не такой старый! – улыбаясь, воскликнул Перкс. – Если уж тебе хочется знать, то мне будет тридцать два года – очень скоро, в этом месяце, пятнадцатого числа.
– А почему же вы не отмечаете?
– Так… У меня и без дней рождения забот хватает.
– Каких? Или это секрет? – допытывалась Филлис.
– Почему же секрет? У меня дети, жена.
Этот короткий диалог дал почву для долгих размышлений и бесед. В сущности, Перкс был для них самым близким и дорогим другом. Он не был таким мудрым, как хозяин станции, но с ним было проще. И, конечно, он не умел всего на свете, как старый джентльмен, но старый джентльмен появлялся редко, а носильщика можно было увидеть в любой день.
– Как жалко, кто никто не поздравляет его с днем рождения, – сказала Бобби. – Нельзя ли нам что- нибудь придумать?
– Вот что, – предложил Питер, – пойдемте на наш мост, постоим там и все обсудим. – И внезапно добавил: – Я тут получил в подарок удочку. От почтальона. У него заболела невеста, я принес для нее цветы, а он подарил мне удочку.
– За такие чудесные розы – какую-то удочку. Это же ничто! – презрительно фыркнула Бобби.
– И вовсе это не ничто, – стал возражать Питер, становясь в позу обиженного.
– Ты не права, Бобби, – вступилась за брата Филлис. – Послушай, как это было. Когда мы узнали, что невеста почтальона больна, мы пришли к нему с розами и ждали у калитки. Вы с мамой в это время жарили тосты. Он вышел и так нас благодарил, что никакие розы того не стоили. А потом вынес нам эту удочку. Это ведь не обмен, это от чистого сердца!
– Да, я не права. Питер, пожалуйста, прости меня! – проговорила Бобби.
– Ладно, – великодушно ответил Питер. – Прощаю, и забудь, а то ты теперь будешь сокрушаться всю жизнь, я тебя знаю.
На мосту, соединяющем берега канала, Питер намеревался опробовать удочку, но она оказалась слишком коротка.
– Что делать! – пожала плечами Бобби. – Давайте просто постоим и полюбуемся. Здесь так красиво.
Вечер был и в самом деле сказочно красив. Закатное солнце светилось во всем своем великолепии на фоне серых и малиновых холмов. Ни единое облачко не омрачало чудесного зрелища. Ветра не было, вода канала была гладкой и сверкающей, как паркет. Он походил на серую атласную ленту, протянутую среди зелени лугов, простиравшихся на этом и на том берегу.
– Красиво, конечно, – сказал Питер, – но мне хорошие вещи кажутся еще лучше тогда, когда я что-то делаю. Вон, видите, тропинка – где буксирный канат. Давайте попробуем удить оттуда.
Филлис и Бобби побоялись сперва идти на тропинку, вспомнив, как мальчишки-лодочники бросали в них угли.
– Там нет сейчас никаких лодочников! – успокоил их Питер. – А если и появятся, то у вас есть брат, который их проучит.
Сестры проявили великодушие и не стали напоминать ему, как он спасовал перед лодочниками в тот день, когда те кидались углями.
– Ну, тогда пошли, – в один голос сказали девочки и стали осторожно пробираться по крутому берегу к тропинке.
Дети аккуратно насаживали червяков и в течение получаса терпеливо забрасывали удочку. Но все безрезультатно. Хоть бы малая рыбешка клюнула, поселив надежду у них в сердцах!
Они вглядывались в медленное течение канала, который, как видно, не приютил в своих глубинах ни единого пескарика, и вдруг до них донесся весьма неприятный голос:
– Эй! А не пора ли вам убираться отсюда?
Дети увидели пасущуюся в десяти ярдах от них белую лошадь. Вскочив с места, они стали подниматься к мосту и заметили на воде баржу.
– Как только она проедет, мы опять спустимся, – сказала Бобби.
Но баржа остановилась под мостом.
– Смотрите, они сейчас встанут на якорь, – закричал Питер.
Он ошибся в том отношении, что лодки, курсировавшие вдоль канала, не были оснащены якорями – они были опутаны толстыми канатами, с помощью которых и пришвартовывались возле вбитых в землю столбов и опор моста.
– Что это вы там высматриваете? – раздался голос лодочника.
– Мы ничего не высматриваем, – ответила Бобби, – и не заслуживаем такого грубого обращения!
– Вот что, убирайтесь-ка вы отсюда сами! – закричал Питер, вспоминая рассказы о том, как ведут себя задиристые мальчуганы, и чувствуя себя наверху в полной безопасности.
– Вот как? Ну, погоди, мы еще посмотрим… – лодочник встал, прошелся по палубе и стал перелезать через борт своей баржи.
– Уходи, Питер, уходи! – в один голос испуганно закричали сестры.
– Вы можете идти домой, а я никуда не пойду! – храбрился Питер.
Девочки забрались на самый высокий холм на берегу и стояли там, готовые сломя голову бежать домой, как только брат окажется вне опасности. Им довольно было сбежать под гору – и они дома. Все трое детей были быстроногими. А вот лодочник, судя по его виду, не был похож на проворного бегуна. Это был краснолицый, тяжелый, раскормленный малый.
Но как только лодочник оказался на тропинке, детям стало ясно, что они неверно о нем судили.
Вспрыгнув на холм, он схватил Питера за ногу, повалил его, потом, встряхнув, поставил на ноги и принялся драть ему уши.
– Ну, что теперь скажешь? Тебе что, не говорили, что тут запрещено ловить рыбу? Да еще огрызаешься, когда не прав…
Впоследствии Питер всегда вспоминал не без гордости, как огромный детина вцепился ему в ухо, как его красная физиономия склонялась над ним и дыхание обжигало лицо и как при этом Питер мужественно сказал правду:
– Я не поймал тут ни одной рыбы.
– Что не поймал – не твоя вина, – проворчал лодочник, выкручивая мальчугану ухо, не очень сильно и не очень больно, но все же выкручивая.
Видно, все дело было в том, что рыба в этом канале не водилась. Взволнованные Бобби и Филлис стояли наверху, переминались с ноги на ногу и не знали, что им делать. Вдруг Бобби стремительно сбежала вниз, вихрем промчалась по берегу и подскочила к брату. Она сделала все так порывисто, что Филлис, более умеренная во всем, испугалась, как бы этот спуск не окончился для сестры в водах канала. В самом деле, так едва не случилось, потому что лодочник, перестав держать за ухо Питера, своей большой рукой подхватил Бобби.
– Ты чего меня толкаешь? – пробормотал он, помогая Бобби встать на ноги.
– О, – переводя дыхание, ответила Бобби, – я не собиралась вас толкать. Если толкнула, то не нарочно. Я прошу, не сердитесь так на Питера. Если это ваш канал, тогда вы нас простите, и мы обещаем, что больше
