Стоял у синего вагонаРумяный чешский часовой.И было точно погребальнымОхраны хмурое кольцо,Но вдруг на миг в стекле зеркальномМелькнуло строгое лицо.Уста, уже без капли крови,Сурово сжатые уста!..Глаза, надломленные брови,И между них — Его черта,Та складка боли, напряженья,В которой роковое есть…Рука сама пришла в движенье,И, проходя, я отдал честь.И этот жест в морозе лютом,В той перламутровой тишиМоим последним был салютом,Салютом сердца и души!И он ответил мне наклономСвоей прекрасной головы…И паровоз далеким стономКого-то звал из синевы.И было горько мне. И ковкоПеред вагоном скрипнул снег:То с наклоненною винтовкойКо мне шагнул румяный чех.И тормоза прогрохотали,Лязг приближался, пролетел,Умчали чехи АдмиралаВ Иркутск — на пытку и расстрел!
ЖЕНА
От редких пуль, от трупов и от дымаРазвалин, пожираемых огнем,Еще Москва была непроходима…Стал падать снег. День не казался днем.Юбку подбирала,Улицы перебегала,Думала о нем…Он руки вымыл. Выбрился. НеловкоОт штатского чужого пиджака…Четыре ночи дергалась винтовкаВ его плече. Он вздрогнул от звонка.Сердце одолела,Птичкой рядом села,Молода, легка!..Он чертыхался. Жил еще Арбатом.Негодовал, что так не повезло,А женщина на сундуке горбатомРазвязывала узелок.Мясо и картошка…Ты поешь немножко,Дорогой дружок!Он жадно ел. И веселел. Красивый,За насыщеньем увлеченно нем.Самозабвенный и себялюбивый,Безжалостный к себе, к тебе, ко всем!Головой прижалась,Жалобно ласкалась…Завтра — где и с кем?Прощались ночью. Торопливо обнял.Нe слушал слов. В глаза не заглянул.