Как высоко лодочку маньчжураПоднимает встречная волна.Он поет. «К дождю поют китайцы» —Говоришь ты: есть на всё ответ.Гаснет запад, точно злые пальцыКрасной лампы убавляют свет.Кто сказал, что ласкова природа?..Только час — и нет ее красот.Туча с телом горбуна-уродаНаползает и печаль несет.Ничего природы нет железней:Из просторов кратко-голубыхВылетают грозные болезни,Седина — страшнейшая из них.Мудрость кротко принимает это,Непокорность — сердца благодать,Юнкер Шмитт хотел из пистолетаЗастрелиться, можешь ты сказать.Прописей веселых и угрюмыхЯ немало сам найти могу,Но смотри, какая боль и думаВ дальнем огоньке на берегу.Как он мал, а тьма вокруг огромна,Как он слаб и как могуча ночь,Как ее безглазость непроломна,И ничем ее не превозмочь!Только ночь, и ничего нет кромеЭтой боли и морщин на лбу…Знаю, знаю — падает барометр.Ну, давай, теперь я погребу.
' Ночью думал о том, об этом '
1Ночью думал о том, об этом,По бумаге пером шурша,И каким-то болотным светомБледно вспыхивала душа.От табачного дыма горекВкус во рту. И душа мертва.За окном же весенний дворик,И над двориком — синева.Зыбь на лужах подобна крупамБриллиантовым — глаз рябит.И задорно над сердцем глупымИздеваются воробьи.2Печью истопленной воздух согрет.Пепел бесчисленных сигарет.Лампа настольная. Свет ее рыж.Рукопись чья-то с пометкой: Париж.Лечь бы! Чтоб рядом, кругло, горячо,Женское белое грело плечо,Чтобы отрада живого теплаВ эти ладони остывшие шла.Связанный с тысячью дальних сердец,Да почему ж я один, наконец?Участь избранника? Участь глупца?..Утро в окне, как лицо мертвеца.
