— Штык…
Подошла смена. Стала. Слушает удаляющиеся шаги сменных.
И опять тишина — бездыханная, безгласная, беззвездная. До противника двести сажень. Что делается у него? Может быть, австрийцы поднимаются, выходят за проволоку, растягиваются цепью и уже приближаются к нам?.. И сейчас — вот-вот — тишина ночи разорвется треском беглого огня, пулеметным рокотом, бабахающими взрывами ручных гранат…
— В такую-то ночь? Господи!..
— А вдруг?..
— Петька, ты слышишь чего-нибудь?..
— Будто чего-то бултыхнулось в речке.
— Слушай!..
— Тихо.
— Будто говорят.
— Это в моем брюхе колдобит. Не трусись!..
— О Господи!.. Ночь-то какая!
В одиннадцатом часу, громыхая колесами, прибыла кухня. Суп сегодня со свининой. Гремя ведрами, к кухне устремились взводные раздатчики. Не расплескать бы, мать честная, обеда в ходе сообщения!
— Куда прешь, рыло? На человека прешь!..
— А сам на кого прешь? На нечистого?
— Глаза возьми в руки!
— Я те возьму!
В офицерской землянке Кутькин накрывает “стол”. Его необструганные доски застилаются простыней. На двух тарелках куски свинины. Сухая московская колбаса, нарезанная ломтиками. Банка с кильками открыта.
— Вычисти селедку, — приказывает Кобельков.
— А чего ее чистить? — не соглашается денщик. — Зачем доброму пропадать?
— Не рассуждать!..
— В этакую ночь, а лаетесь! Ну, вычищу, чего вы руками махаете? В этакую-то ночь!..
Денщик субалтерна Митька с завистью смотрит на Кутькина: “Этак, сукин сын, разговаривает с самим ротным! И ведь еще жалованье получает от него, — пять рублей каждый месяц. Везет же людям!” Попробовал было Митька так же беседовать со своим барином — и угодил на два часа под винтовку. Нет уж, кому везет, тому везет!..
Обед роздан, кухня убралась.
Офицеры уходят в землянки поздравить солдат с праздником.
“Христос Воскресе!” — поет каждая землянка, и дивные эти слова глухо вылетают из-под тяжелых сводов.
“Христос Воскресе!” — поет в этот час вся извилистая тысячеверстная линия русских окопов.
Кобельков и младший офицер, похристосовавшись с солдатами первого взвода, выходят из землянки и идут во второй взвод. Темно, сыро, безлюдие мертвое…
И вдруг они слышат…
Со стороны австрийцев могучий мужской голос. Разрывая мягкую вату тумана:
— Русский, русский, Христос Воскрес!..
Тишина. И снова:
— Русский, русский секрет, Христос Воскрес!..
Тишина.
И звонкий юношеский голос отвечает из нашего полевого караула:
— Воистину воскрес!
— Слышите? — спрашивает субалтерн, поворачивая лицо к Кобелькову.
— Да. И голос узнаю. Это Изборин, паршивый мальчишка!
— Переговаривается с противником… Я бы его!..
— Пойдемте! — резко обрывает Кобельков. — Переговаривается, конечно, но… но… ведь мы же христиане…
— Да, но…
— Идемте!.. Ведь уже молчат… Он не переговаривался, а лишь на высший возглас христианина ответил как христианин… И оба уже замолчали… Забудем об этом, друг мой… А кстати, мы с вами еще не христосовались. Христос Воскресе!..
— Воистину!
Фельдфебель и взводные пришли поздравить ротного.
Кутькин разливает в кружки разведенный спирт, стараясь наливать экономно.
Солдаты сидят неловко, на краешках походных офицерских коек. Крякают, утирают рты жесткими рукавами шинелей. Не хотят закусывать, надо настаивать, чтобы они взяли что-нибудь…
Разговор с офицерами поддерживает лишь доброволец Изборин. Он реалист пятого класса, сын известного русского художника.
Когда солдаты уходят, поблагодарив, Кобельков удерживает Изборина, смотрит ему в глаза, грозит пальцем и… дает плитку шоколада “Золотой Ярлык”.
Броневик (I, 92–95). 1928. № 129 (2299), 20 мая. С. 3, с подзагол. “Главы из поэмы”, без строф XVI–XIX.
Пять рукопожатий (I, 106–107). 1931. № 163 (3365), 21 июня. С. 3.
Встреча первая (I, 108–109). 1931. № 129 (3331), 17 мая. С. 8, под загл. “В экспрессе”.
“Ветер обнял тебя. Ветер легкое платье похитил…” (I, 148–149). 1931. № 212 (3414), 9 авг. С. 3, под загл. “Этим летом”.
До завтра, друг! (I, 184) 1932. № 319 (4143), 20 нояб. С. 6. Ст-ние помещено в некрологе Константина Феодоровича Званцева (наст. фам. Педенко; ум. 17.11.1932), харбинского журналиста, заведовавшего театральным отделом “Рупора”.
Новогодняя ночь (I, 187–188).1929. № 1 (2548), 1 янв. С. 3, под загл. “Голубые октавы”, без посвящ.; варианты — ст. 1: “Золотому” вм. “Голубому”; строфа V, ст. 6: “По дороге, где бредил тот,”; после строфы V:
