Я шагнула в дверь и очутилась в небольшой кабинке, которую тут же залил жесткий белый свет. Он шел с потолка, со стен и даже с пола. Едва дверь за мной закрылась — сама! — как следом за светом, точно так же отовсюду, ударили тонкие, но сильные струи воды, щекотавшие кожу. Вода была горячей, но не настолько, чтобы это было трудно терпеть, и имела слабый и необычный запах; мне трудно его описать: ничто в живой природе так не пахнет. Струи хлестали по всему телу, но не по лицу — на него они падали спокойным дождем, не мешая дыханию. Сначала я думала, что мне просто повезло удачно встать, но потом поняла, что, куда бы я ни повернулась, напор струй, направленных в лицо, сразу ослабевал. В общем, это было даже приятно, но для полноценного мытья не хватало мыла и мочалки. Только я об этом подумала, как из стен выползли гибкие щупальца, на концах которых словно цветы распустились щетки. Предупреждение Валерии — «не бойся» — я встретила снисходительной усмешкой, но теперь подумала, что оно было очень кстати. Щетки принялись деловито тереть меня, двигаясь от головы к ногам и не обходя вниманием ни одного самого маленького участка тела. Особенно долго они трудились над волосами, а также над крыльями; я бы и рада была им помочь, расправив крылья пошире, но в кабинке для этого было мало места. Дойдя до ступней, щетки продолжали забавно тыкаться в них; я уже поняла, что должна подставить подошвы, но мне было интересно проверить, у кого из нас окажется больше упрямства. Щетки оказались настойчивей, и я сдалась, хихикая от щекотки.
Сразу же вслед за этим струи воды иссякли, осыпавшись последними каплями, и из тех же мелких отверстий в стенах хлынули потоки теплого воздуха, высушив меня за какие-то мгновения. Затем дверь открылась. При моем приближении из стены выехал ящик с одеждой, но теперь вещи в нем были сухие и теплые и приятно пахли чистотой и свежестью. Правда, хардаргского ножа среди них я уже не обнаружила. Пистолета я лишилась еще раньше — как видно, он выскочил из-за пояса, когда я врезалась в воду.
Валерии в помещении уже не было, но, едва одевшись, я услышала ее голос:
— Входи! — и передо мной открылась еще одна дверь. Я шагнула и оказалась… в лесу.
Никакого леса, конечно, здесь быть не могло. В жарком засушливом климате северного Глар-Цу растут в лучшем случае хвойные кустарники; их же я видела и на Зуграхе, причем за пределами поселка.
И тем не менее меня окружали высокие деревья — я задрала голову и увидела, как солнце пробивается сквозь кроны на высоте в десятки локтей, — у их подножия зеленели трава и кусты, слабый ветерок шелестел в листве, звонко перекликались птицы. Воздух был чистый и прохладный, совсем не похожий на пыльную знойную атмосферу этих мест. Да и не только воздух — я не сильна в ботанике, но растения тоже не походили не только на гларцуские, но и вообще на какие-либо известные мне. Особенно деревья, чья белая с черными пятнами кора напоминала скорее шкуру животного. Никогда бы не подумала, что такие бывают.
Потрясенная этим зрелищем, я не сразу заметила, что стою все-таки на плоском полу, а не среди травы. На этом же квадрате пола располагался диван, имевший форму прямого угла, и нечто вроде овальной тумбочки.
Валерия сидела на диване в непринужденной позе.
— Проходи, садись. — Она сделала приглашающий жест.
— Что это? — обвела я рукой вокруг.
— Видеообои плюс одоратор. Объемная картинка, воспроизводящая цвет, звук и запах. Если хочешь, включим какой-нибудь более привычный для тебя пейзаж.
— Нет, на наши пейзажи я уже насмотрелась… Так выглядят леса твоего мира? — На вид ей было не больше тридцати, и я решила, что, раз она зовет меня на «ты», буду отвечать ей тем же.
— Некоторых его регионов. Это березовая роща.
Какое-то время я молча созерцала совершенную иллюзию. Листья шевелились под ветром, в траве, шурша, просеменил забавный зверек, весь утыканный иголками…
— Красиво, — резюмировала я. — Хотя в лесах под Йартнаром летом тоже недурно. Твой мир — такая же планета, как наша?
— Да, очень похожа. Чуть побольше, и сила тяжести повыше, и ваш климат в среднем мягче и теплее нашего, зато континентов у нас шесть, а не три, и ваш мир куда беднее тяжелыми металлами… Но это все несущественные различия, если сравнивать с другими мирами. Большинство планет в космосе — мертвые каменные шары. Раскаленные или замороженные, окутанные ядовитыми газами под большим давлением или вовсе лишенные воздуха…
Эта картина столь ясно представилась мне, что я поежилась; на мгновение даже показалось, что мне трудно дышать. Выходит, звезды, бриллиантами сверкающие в ночном небе, вблизи не столь уж и привлекательное место…
— Как называется ваша планета? — спросила я вслух.
— Земля.
На миг мне показалось, что надо мной издеваются.
— Но это наша планета — Земля! — воскликнула я возмущенно.
— На наших языках это слово звучит по-другому, но смысл у него точно такой же — почва, суша, антоним неба. Вполне естественно, что разные культуры, живущие на суше и кормящиеся тем, что родит почва, называют свой мир этим словом. Если где-нибудь в космосе существуют океанские формы разумной жизни, они наверняка зовут свою планету Вода.
У меня мелькнула некая мысль, но, прежде чем она успела оформиться, Валерия продолжила:
— Вообще, что бы ни говорил Джордж, между нашими культурами не так уж мало общего. Даже ваше Святое Троекнижие… Ты верующая?
Я пожала плечами:
— Моя мама верующая, а доктор Ваайне говорит, что религия — дитя, рожденное от брака страха с невежеством. Я скорее согласна с доктором. Во всяком случае, Йирклой учит считать всякое утверждение ложным, пока не доказана его истинность. Не скажу, что принимаю все положения его философии, но…
— У нас похожий принцип называется «бритвой Оккама», — кивнула Валерия. — Не искать сложных объяснений там, где есть простые, а значит, ничего не принимать на веру без достаточных оснований.
— Ты тоже неверующая?
— Да, как и все наши. Стало быть, мы можем говорить, не боясь задеть религиозные чувства друг друга, — улыбнулась она. — Но в прошлые века одной из главных религий Земли — нашей Земли — было христианство, так вот у него много общего с господствующей религией Ранайи и Илсудрума. Даже понятие о Святой Троице… только вместо Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Святого Духа у вас Бог-Судья, Бог-Прокурор и Бог-Адвокат.
— Вершитель, Обличитель и Заступник, — поправила я. — И это не разные боги, а один и тот же, только в разное время. Сначала, при сотворении мира, бог принял на себя роль Вершителя. Он творил мир пять тысяч лет и утомился…
— Вот это я понимаю — пять тысяч лет! — хохотнул вдруг еще один голос. — Не то что: шесть дней — тяп-ляп и готово!
— Сергей! — сердито воскликнула Валерия. — Кудн'т йу кат офф йо транмиттэ?
— Сорри, Валерия, — ответил смущенный голос. — Аи фот ит'с офф.
— Нас слышат твои товарищи? — догадалась я. После леса, шелестящего на стенах комнаты, меня это уже не удивляло.
— Извини, Эйольта, — смутилась и Валерия, — я не предупредила тебя. Но мне казалось, ты будешь чувствовать себя свободнее, говоря со мной один на один. Если хочешь, я потребую, чтобы остальные отключились.
— Ладно, пусть слушают, — смилостивилась я. — Не придется потом рассказывать по новой. Но почему он заговорил по-ранайски? Разве он обращался ко мне?
— Нет, просто забыл выключить передатчик. И говорил он не по-ранайски, а по-русски. Просто так настроены наши трансляторы… машинки для перевода. Русский переводится на ранайский, эспаньол на илсудрумский… инглиш не переводится, на нем мы общаемся между собой. Я на самом деле тоже говорю с тобой по-русски, но не произношу слова вслух. А то, что ты слышишь, — это транслятор, имплантированный в мою гортань и улавливающий ее микросокращения. Хотя говорит он моим голосом. — Она улыбнулась. — Другой транслятор у меня в ухе, он переводит мне твою речь. Здорово, правда?
— Да… пожалуй, — потрясенно согласилась я. — Значит, на самом деле вы не знаете наших языков?
