Я согласно кивнул, чувствуя, что он ожидает именно такой реакции. Мои приборы пока что не показывали ничего интересного — разве что первоначальная апатия Нормана отступала, но уровню возбуждения далеко было до критического.
— Короче, я успокоился на долгие годы, — продолжал он, — и если и замечал какие-то странности, то им легко находилось объяснение…
— Например?
— Ну например, то, что гибель архивов носила довольно-таки избирательный характер. Технические сведения сохранились намного лучше, чем гуманитарные. Но ведь это естественно: техника важнее для победы в войне, и соответствующую информацию спасали в первую очередь. В общем, меня, как и всех прочих, ничто не настораживало… А полгода назад командование Флота затеяло некую реорганизацию, о подробностях которой я не имею права вам рассказывать, да они и не существенны. Важно то, что всем подобным мероприятиям предшествует тщательное компьютерное моделирование. И мне пришло в голову использовать при построении модели опыт гражданских. Обычно так не делается. Слишком уж все разное у армии и у гражданки — задачи, способы их решения, методы управления, источники финансирования и характер движения финансовых потоков, даже просто численность… Тем не менее мне интересно было поискать метасистемные закономерности. И тут обнаружились странные вещи. Во-первых, чрезвычайные уровни секретности. Получить сведения о численности и личном составе любого из истребительных полков намного проще, чем о населении мирного города! Более того — у меня сложилось впечатление, что четкой информационной картины по гражданским объектам просто не существует. Какие-то отдельные клочки и фрагменты. Вы можете найти данные, что в таком-то регионе проживает столько-то народу, но как это общее число распределяется по городам, в них — по кварталам, по улицам и вплоть до отдельных квартир — таких данных нет. Во-вторых, когда я все же получил модели, используемые гражданскими, и начал их тестировать… вы разбираетесь в компьютерах?
— На уровне пользователя, — улыбнулся я.
— В давние времена люди писали для компьютеров программы, — пустился в объяснения он. — Жесткие последовательности команд, определяющие, что компьютеру делать на каждом шаге. Сейчас по такому принципу работают только самые простые машины, да и для тех программы пишут не люди, а более сложные компьютеры. Которые, в свою очередь, основаны на нейросетевом принципе. Для нейросетей нет понятия программы; их не программируют, а обучают. Подсовывают наборы входных и выходных данных, а нейросеть, варьируя свою структуру, учится получать из первых вторые. После того как научится, на вход ей можно давать данные, для которых выход неизвестен. При этом — как конкретно работает обученная нейро-сеть, не знает никто. Даже она сама. Подобно тому, как человек не может объяснить, каким образом, видя собаку, он всегда понимает, что это собака, какой бы породы, размера и окраса она ни была. Его просто научили, что собаки выглядят так. Структура связей между нейронами сформировалась определенным образом. Впрочем, не мне вам объяснять, что такое связи между нейронами, не так ли? Современные компьютеры устроены похоже. По сути, модели они строят сами, для них нужно лишь правильно подобрать обучающие данные. Так вот. Тестируя на устойчивость социально-экономические модели, используемые гражданской администрацией, я обнаружил, что они слишком уж устойчивы по численности населения. Проще говоря, начиная с некоторого порога — примерно со ста шестидесяти миллионов человек — модель дает практически одинаковые результаты, какой бы ни была численность. Такое, по идее, может быть лишь в одном случае — если все произведенное тут же проедается, и вообще все плюсы и минусы, проистекающие из изменения численности, полностью уравновешивают друг друга, а кроме того, нет существенных ограничений на потребляемые ресурсы. Такая картина характерна скорее для первобытного племени, да и то до тех пор, пока оно не станет слишком большим, а не для высокоразвитой планеты, ведущей межзвездную войну… Но тем не менее, модель работает. Если бы она не работала, правительство, руководствуясь ею, уже довело бы Землю до кризиса, и мы ощутили бы его на своей шкуре, минуя официальные сводки… Вы понимаете, что это значит?
— Признаюсь, экономика никогда не была моей сильной стороной.
— Как насчет демографии? Сколько, по-вашему, человек живет на Земле?
— Два миллиарда, — пожал плечами я. — Ну то есть сейчас-то, наверное, больше. После Великой Войны прошло уже достаточно времени.
— Насколько именно больше? Молчите? Неудивительно. Эти цифры нигде не озвучиваются. Про два миллиарда после Войны слышали все, а про текущие данные — никто. Более того, вы наверняка даже не знаете точно, сколько народу живет в вашем городе.
— Эти сведения могут иметь стратегическое значение. Лагры в свое время могли получить исчерпывающие сведения о наших городах из любой карты памяти для туристов, хорошо, что мы усвоили этот урок…
— Да, именно это вдолбила вам пропаганда. Сведения, которые раньше были доступны любому туристу, теперь настолько секретные и стратегические, что добраться до них не может даже полковник аналитического центра Генштаба. Мне очень захотелось взглянуть на наборы данных, использованные для обучения модели, но мне не удалось сделать это официально. Пришлось задействовать кое-какие профессиональные навыки по части добычи информации… И знаете, что оказалось? То, что я и ожидал: всем входным наборам данных с численностью выше пороговой соответствовал фактически один выходной, с косметическими изменениями. Машину искусственно заставили построить модель, в которую можно загнать и два миллиарда, и десять, а результат все равно получить как для полутораста миллионов.
Я, конечно, уже понимал, куда он клонит. Что ж, теории заговора — одно из самых распространенных в психиатрии явлений, не говорящее, впрочем, о невменяемости. Он замолчал, явно желая, чтобы я озвучил вывод сам.
— Значит, по-вашему, на самом деле людей на порядок меньше, чем считается, и правительство это скрывает, — резюмировал я. — Ну а может быть, для задач, решаемых правительством, точное моделирование просто не нужно? Все же в гражданской жизни, в отличие от военной, многое основано на саморегуляции. А модель с меньшей численностью, очевидно, проще…
— Вот именно — проще! — воскликнул он, и одна из кривых на моих индикаторах дрогнула. — Зачем моделировать миллиарды, если можно просто сказать, что они есть? Все равно каждый человек общается с десятками, максимум — сотнями других, и не может оценить точное число… Видите ли, когда я выяснил все это, у меня родилась идея, которую вы уж точно запишете по своей части. Но, когда всю жизнь возишься с моделями, она не выглядит такой уж абсурдной. Кто вам, собственно, сказал, что наш мир реален? Что все мы — не персонажи компьютерной симуляции? Конечно, модель, о которой я вам сейчас говорил, гораздо примитивнее. Она описывает человека лишь как производящую и потребляющую единицу, а не как полноценную личность со всеми ее мыслями и чувствами. Но нет ничего технически невозможного и в полном моделировании личности… и даже множества личностей… были бы компьютеры помощнее. Собственно, возможны даже два варианта. Либо настоящие люди существуют, но лежат при этом в каких- нибудь ваннах с питательным раствором, а вся информация, получаемая их нервной системой, приходит из виртуального мира. Это проще — достаточно моделировать лишь внешнюю среду, а не сознания. Более сложный вариант — физически людей вообще нет, мы все существуем лишь в памяти компьютера.
— Ну, это старая идея, — заметил я. — Кажется, ее рассматривали еще в докомпьютерную эпоху. Нечасто, однако, столь философскими вопросами задаются военные.
— Я аналитик, — отрезал Норман. — Мое дело — рассматривать все гипотезы, даже самые невероятные.
— Что толку в подобной гипотезе, если ее даже теоретически невозможно ни доказать, ни опровергнуть? Не проще ли не множить сущности, как заповедовал Оккам?
— Вот именно — теоретически, — энергично возразил он. — Если сложность модели не уступает сложности реального мира, то, находясь внутри нее, действительно ничего не докажешь. Но в том-то и дело, что на практике — всегда уступает! Вселенная бесконечна, а модель — нет. И достаточно лишь обнаружить ее границы. Одну я уже нашел — одновременная симуляция не более чем ста шестидесяти миллионов человек. Причем отнюдь не факт, что каждый из них — полноценная личность. Многие, даже большинство, могут быть чисто статистическими единицами — набор стандартных фраз и стандартных действий без какого-либо собственного сознания. Скорее всего, конечно, это будут люди с невысоким
