потрясла меня. Ты героическая личность. И ты чудо.
– Спасибо, спасибо, да не надо уж так…
– Так здорово – ты одна против всех!
– Я не против всех. Я сама по себе. Это большая разница.
– Да, да! – охотно закивал Сашка, соглашаясь. – Гликерия, ты не такая, как все! И я не такой, как все. Нас столкнула судьба. Мы…
Гликерия выставила руку вперёд и замахала ладонью.
– Эй, эй, ошибочка! Саша, я НЕ «не такая, как все»! Я такая, как я. А ты… Ну подумай: это же смешно – если все «не такие, как все», объединятся, они будут «как все они». Понимаешь? Именно поэтому я не хочу с кем-то объединяться. Мне живётся вполне хорошо. Кстати, а почему ты без Оли?
– Ну при чём здесь Оля, – махнул головой Сашка, точно отгоняя наваждение. – Послушай. Дело во мне. В нас с тобой. Гликерия, всё, что происходит, не случайно. Я сейчас в школе это понял. Я люблю тебя! Ты – моя великая любовь. Я люблю тебя со всей адской страстью своего сердца. Это потрясение, это мрак, это что-то неземное! Это…
– Погоди-погоди, что-о?!
Это Гликерия оборвала страстный монолог Макушева-Атрума. Монолог, который слушала Оля, отказываясь верить, слышать, чувствовать, жить. Потому что такого просто не могло быть.
Не могло.
Но было. Оля сама ведь всё слышала и видела.
– Ты ничего не путаешь? И никого? Я не Оля. Вы же с Олей… Оля же мне говорила, что ты…
– Да что Оля! Да, как раз вот здесь, на этом кладбище, я говорил ей о своей любви. Я вдруг понял, что такое готская любовь. Я почувствовал – здесь, здесь! И я сказал об этом Оле. Я говорил ей – но как будто тебе. Так что мне сегодня стало понятно: мои отношения с ней – это типа тренировки. Она просто девчонка. А мы с тобой – одинаковые! Я в культуре, меня приняли как равного. Я уже договорился – мы можем поехать в краевой центр на тусовку, там в клубе «Аутодафе» будет готик-бал. Мы – с тобой! Я…
– То есть ты меня любишь – и любовь твоя очень глубока, глубже самой глубокой могилы? – с пафосом воскликнула Гликерия – и Оля перестала чувствовать свои руки и ноги, такими они вдруг стали слабыми.
– Да! – вдохновлённый её словами, подтвердил Сашка. – Люблю!
– И твоя любовь сильнее смерти? Ты чувствуешь это?
– Да!
– Ты же знаешь, мир непоправимо гибнет, он раскололся – и трещина проходит по сердцу каждого гота… – не сбавляя пафоса, продолжала вскочившая с дерева Гликерия.
– У меня тоже проходит!
– А как же твоё сердце тогда может любить? – неожиданно будничным голосом поинтересовалась тут Гликерия.
Сашка запнулся.
– В общем, а ну иди-ка ты отсюда. – Оля увидела, как Гликерия усмехнулась и брезгливо одёрнула плащ, как будто к нему прилипло что-то отвратительное.
– То есть?..
– Иди отсюда со своей любовью.
– Но почему? – растерялся Сашка. – Я тебя правда люблю, Гликерия! Как только может любить гот! Всем своим печальным израненным сердцем…
– Да какой ты, к чёрту, гот! – с возмущением воскликнула Гликерия. – Так, только косишь под гота. Но это твои проблемы. Называй себя хоть готом, хоть ванильным сырком. А на самом деле ты обычный предатель.
– Я не предатель! – возмутился Сашка, чуть не плача. – Я сейчас в школе за тебя Комкову отомстил! Я его ударил. Я…
– А при чём здесь Комков? – спародировала Сашку Гликерия. – Ты всё равно предатель. Я презираю таких. На чувствах нельзя тренироваться. Со всей типа адской страстью своего типа особенного сердца.
Оля видела, как Гликерия сделала шаг в сторону, но Сашка схватил её за руки и торопливо заговорил:
– Я знаю, что нельзя! Но так получилось… Я имею право любить того, кого хочу. И люблю я – тебя!
Гликерия выдернула руки и шагнула назад.
– Не подходи ко мне даже близко. Никогда. А все эти бирюльки – сними, – махнув рукой в сторону Сашкиного египетского креста, зло проговорила она.
И зашагала прочь.
Да, Оля не стала прятаться. Да, Гликерия, а затем и Сашка увидели её. Да, лицо Сашки побледнело, а глаза Гликерии расширились до формата «манга».
А за спиной у неё раздался Сашкин голос:
– Девчонки, я всё объясню!
– Бежим, – коротко бросила Гликерия, схватила Олю за руку и потащила к скутеру.
Выезжая с кладбища, девочки увидели Димку Савиных, который с удивлённым воплем бросился навстречу. Они промчались мимо. И, уже обернувшись, Оля заметила, как он подбежал к мопеду. Вот, значит, почему Сашка оказался здесь так быстро…
Они не догнали Олю и Гликерию. Их скутер несколько раз вильнул, уходя в лабиринт частного сектора, а затем резко поменял направление и снова выехал из города.
Несколько раз Оле хотелось отпустить руки, оттолкнуться ногами – и на полной скорости свалиться на дорогу. Зачем жить, зачем нужна эта суета, если всё лучшее оказалось обманом?! Тренировкой! Но Гликерия как будто почувствовала Олино настроение – несколько раз она оборачивалась и кричала: «Оля, держись крепче! Сейчас остановимся! Главное – держись!»
Так они и доехали. Перед девочками был пустынный морской берег – просто степь становилась просто морем. Тоскливо мотались туда-сюда волны, слабый влажный ветер лениво поддувал, принося с собой запах водорослей. Пухлая, точно подушка, туча, накрыла солнце. Она была одна на всём небе, но ухитрилась зависнуть именно в этом месте. Как нарочно.
Зачем оно нужно – солнце?
Теперь – зачем?..
Гликерия заглянула в лицо Оле. Даже сейчас, с каблуками, провалившимися в песок, Оля была выше новенькой, так что Гликерия смотрела на неё снизу вверх.
Она не жалела. Не говорила, что сочувствует. Не причитала – какой подлец он, Макушев. Гликерия спросила только:
– Ты действительно его очень любишь?
И Оля ответила, что, конечно, да. Её страдающая душа и пылающий мозг не знали другого ответа. Она знала, конечно, что, когда тебе изменяют или перестают любить, это обидно и больно, но сама ощутила это в первый раз. Да ещё в такой неожиданный момент. Что же он, Сашка? Час назад был таким героическим, таким смелым – и тут же подло переметнулся к новенькой. Которая вот она – стоит тут. И сейчас, кажется, начнёт уговаривать, убеждать, что надо перетерпеть, забыть, найти другого – и всё такое.
Однако новенькая не уговаривала. Она снова зачем-то спрашивала – хотя Оля совершенно не могла сейчас отвечать ни на какие вопросы. Ну разве что кроме этого:
– Прямо вот любишь его, да?
– Люблю!
– Это настоящая любовь? Ты уверена? Любовь?
– Да! Мы вместе уже так давно, у нас всё по-настоящему, мы были друзьями, мы встречаемся…
– Так друзья или любовь?
– Сначала друзья, а сейчас – любовь!
– Любовь. – Гликерия вздохнула и горько-горько повторила: – Понятно…
Оля похолодела. Ещё пару секунд назад она думала о Гликерии хорошо: ведь там, на кладбище, она так решительно и беспощадно дала влюблённому Сашке отлуп. А сейчас… Сейчас, наверное, она готова
