Литвинова. Шагнув к нему вплотную, он тихо сказал: – Не нравишься ты мне.
«Форма» сползала с Литвинова вылинявшей змеиной кожей – медленно, обнажая новый покров. Лицо сержанта стало розовым, костяшки сжатых в кулаки пальцев побелели. Он еле удержался от того, чтобы показать этому латышу все, на что был способен. Затылком чувствовал, как видоизменяются начертанные на стенде слова и перерождается их смысл: «Он соглашается со своим прошлым и будущим, выплескивая все это из сердца своего». И лишь одно осталось неизменным:
Литвинов неимоверным усилием воли сумел взять себя в руки и ответить старшему сержанту бледной улыбкой:
– Я нравлюсь своей девушке. Мне этого хватает.
Удивительно пропорциональным было лицо Рудгера, его можно было поделить на две части и не найти отличий. Глубокие складки вокруг тонких губ ровные, словно он никогда не ухмылялся; брови находились на одной линии, что, наверное, свидетельствовало о том, что они ни разу не выразили удивления, а служили лишь для того, для чего и были предназначены природой: не давали поту попадать в глаза.
На такое лицо приятно смотреть разве что в оптический прицел: когда воображаемые линии на нем сольются с перекрестьем – все, можно смело жать на спусковой крючок, не промахнешься.
«Не нравишься…»
Сержант снова вспомнил предостережения капитана Шарова об отношении к нему, Литвинову, как к человеку, который, не пройдя жесткий отбор, все же оказался в элите элит, как окрестили новое подразделение курсанты. Но разве он не показал на индивидуальных тестах свое мастерство, выносливость, выдержку? В группе он был бы лучшим, и ему не грозил отсев. О чем, собственно, ему и сказал ротный, удивленный подготовкой Литвинова.
– Пройдемся, Сашка? – предложил Упырь, когда Пиебалгс вышел из штаба.
Старший прапорщик и сержант неторопливой походкой направились к военному городку – всего пара блочных пятиэтажек, в одной из которых с семьей проживал Сева Седов. Его соседом по площадке был Колун – Вадим Рычкалин, обладающий сокрушительным ударом; Колун мог разбить пачку противокислотных плит из десяти штук, каждая – в полкирпича толщиной.
Упырь был наблюдательным парнем, от него не ускользнула внутренняя борьба сержанта, и он мысленно одобрил его поведение. Не мог понять одного: по какой причине Рудгер Хауэр взъелся на этого боевого пацана. Спросил его и получил от латыша короткий и хлесткий ответ: «Отвали!» Вряд ли причина в дерзком ответе Литвинова, едва он переступил порог роты и выслушал «претензии» старшего сержанта: «Чего ты допиебалгся до меня?»
– Ты ничего не слышал о предстоящих учениях? – спросил Седов Литвинова.
– Нет, – покачал головой сержант.
– Меня назначили командиром группы условного противника, на техническом языке – экспертная группа спецназа, в которую входят инструкторы центра. Задача моей РДГ – диверсия на Южно-Уральской железной дороге: подрыв состава с военной техникой и уничтожение боевого сопровождения. Тебя, скорее всего, поставят во главе противодиверсионной группы. Думаю, твоя задача ясна.
Седов, принимавший участие в планировании учебной задачи, легко представил ситуацию, когда группа «противодиверсантов» попадет в руки экспертной группы спецназа (а попадет она стопроцентно): «опеку» над Литвиновым (боевым парнишкой, повторился в мыслях Упырь) возьмет на себя Пиебалгс. И это казалось старшему прапорщику, умеющему разбираться в людях, ценящему в солдатах боевые и профессиональные качества, несправедливым. Точнее, не совсем правильным. Неизвестно, чем руководствовался Седов, назначенный командиром ЭГ, – скорее всего симпатиями к младшему товарищу, его мастерству и трепетному отношению к оружию, – когда предложил Литвинову зайти к нему в гости.
Жена Упыря работала в парикмахерской и находилась на своем рабочем месте. Так что их беседе, которая началась с чашки горячего чая, никто не мешал. Всеволод положил перед собой чистый лист бумаги, взял карандаш. Глянув на подчиненного и спрятав за густыми бровями и склоненной головой усмешку, он размашисто начеркал на бумаге несколько штрихов.
– Вот смотри, Сашка. Это место нашей выброски – забрасывают нас завтра. Твою группу доставят в район 14 апреля. В этот же день получишь подробную карту местности и сможешь наложить на нее мои наброски – а пока это рельефно-точечный шрифт для слепых, – черно сострил Упырь. – Не думаю, что планировщики изменят решение, – продолжил он, – хотя как знать. Смотри, здесь путь, которым мы пойдем к основной базе. Тут сама база. Вот здесь и здесь планируется выставить секреты. Удобнее всего подходить к базе с запада, фактически по дороге, если таковой считать распашную полосу и грунтовку. Теперь дальше. В ста метрах к юго-западу от базы – место тайника с письменным указанием о дальнейших действиях группы. Но это тебе совсем ни к чему.
Литвинов лишь раз взглянул на прапорщика, «выдававшего военную тайну», все свое внимание он сосредоточил на листе бумаге, по которому сновал карандаш и оставлял на нем отметки: полосы-дороги, квадратики-базы, прямоугольники-лесопосадки, овалы-рощи, крестики-дозоры, цифры-расстояния, цифры- даты, цифры-высоты…
И все же, зная, в чью пользу закончится противостояние между экспертной группой и подразделением сержанта Литвинова, Седов пожелал последнему удачи:
– Постарайся сделать так, чтобы на борт «вертушки» ты взошел на своих двоих.
– Нас будут забирать вертолетом?
– Обе группы, – кивком подтвердил прапорщик. – А что, неплохой приз для твоей команды и тебя лично: собственным голосом доложить в штаб об успешном завершении операции и вызвать борт в заданный район. Короче, я даю тебе возможность искать ключи там, где потерял, а не там, где светло, понял?
Да, кивнул сержант, глядя на прапорщика благодарными глазами.
Упырь глянул на часы и предложил Литвинову прогуляться до тренажерного зала.
Учебные классы в центре подготовки спецназа были оборудованы по высшему разряду. Компьютеры, тренажеры, новейшие программы к ним. Тренажеры с большой точностью имитировали работу, например, на БТРе, БМП, даже нагрузка на руль, рычаги и педали была достаточно реальной; о панорамах (ландшафтах местности) разговор особый, загружаемых «карт» было несколько десятков.
