Спокойно, спокойно, не психуй. Они уже в шаге от тебя…
Суки, справа обходят. А я влево смотрю.
Боевики шагали не в ногу. Шелест сухой травы под их шагом походил на поступь медведя: все же ступали они осторожно. Но почти вплотную к затаившемуся разведчику. В какой-то миг Мельникову показалось, что они остановились – резко, словно напоролись на невидимую стену. И он инстинктивно еще сильнее сжал рукоятку ножа; когда кончатся патроны, он отбросит бесполезный пистолет, умерит хватку, чтобы доработать клинком в привычной расслабленной манере.
Внутренний таймер спецназовца ворочал цифры. Еще одно мгновение – и пора начинать.
Антон Соколов был родом из Питера. Вот уж где белые ночи! С серебристыми сумерками этого края не сравнить. Хотя сейчас луна позволяла безошибочно ориентироваться на местности; к тому же этот путь был уже знаком Ротвейлеру.
Антон бежал налегке – выкладку и все лишнее заблаговременно скинул. При себе имел автомат, пистолет и пару ножей, включая НРС – «нож разведчика стреляющий», в торец которого было встроено стреляющее устройство под 7,62-миллиметровый бесшумный патрон СП-4.
Вот и знакомая песчаная грунтовка, ведущая к поселку. Десять минут бега по ней, и Антон достиг развилки: свернул налево и, ставя ноги «елочкой», легко преодолел семидесятиметровый подъем на высотку, с нее углубился по распашке в ельник. Он шел тем же маршрутом, что и утром. Вот сейчас снова настала пора сворачивать, чтобы перейти «железку» и выйти на автомобильную дорогу.
Шесть километров до «тройки». Всего-то полчаса по прямой, учитывая сходы с дороги при появлении машин. А те загодя обозначали себя ярким светом фар.
Дорога.
Машины.
Неизвестно, что толкнуло Антона на этот шаг, – вряд ли желание побыстрее добраться до «тройки». Больше всего он думал о своем товарище, который находился в окружении двух десятков террористов. Вот его он хотел поскорее освободить из этого окружения. Одним словом, Соколов руководствовался порывом – наверное, благородным. И еще одна причина: он своими глазами видел труп молодого спецназовца, видел чеченских террористов, но до конца поверить в это мешала некая фантастичность, нереальность, невозможность происходящего. Видел и не мог поверить. Казалось, обманывали глаза. Что сказалось на ответственности, возложенной на него старшим сержантом Мельниковым.
Будь он в другом месте, в той же Чечне, где он провел три месяца, он бы ни за что не поднял руку, останавливая машину. Он оставил без внимания то, что жест вооруженного человека в камуфлированной униформе мог быть воспринят водителем как агрессивный. Ладно бы Антон стоял на обочине или шел по ней. Он резко шагнул из кустов. А до третьей базы, обустроенной в брошенной деревне, оставалось всего пять километров. Обычно в таких случаях деревенские говорят: смерть позвала.
Водителю «КамАЗа» с прицепом показалось, что военный не собирается останавливаться, что попрет дальше наперерез: столько придурков на дорогах – и пеших, и за рулем. Он даже не успел разглядеть, вооружен тот или нет. Он ударил по тормозам и дернул руль, пытаясь избежать возможного наезда. И груженный лесом прицеп, скользя и складываясь на предательской скользкой песчано-галечной дороге, подмял под себя Ротвейлера спаренными колесами.
Над Антоном склонился водитель. Изо рта бойца выкатывалась кровавая пена, губы что-то шептали. Шофер взял спецназовца под мышки и оттащил в придорожные кусты. Заняв место в кабине, дал газу – подальше от этого места, подальше от греха. Хотя, успокаивал он себя, держа дрожащие руки на баранке, греха на нем мало. Еще неизвестно, кто бросился под колеса «КамАЗа» и что бы он натворил с оружием в руках. Из воинских частей сейчас бегут и по одному и пачками. В основном – с оружием. И нередко имея за собой несколько трупов сослуживцев.
50
Василий Червиченко остановился, всматриваясь. Грета Брасас, шедшая слева, повернула голову и вопросительно приподняла подбородок: «Что?» Хохол чуть слышно матюгнулся. Этот березовый пень, что виднелся примерно в семидесяти метрах отсюда и в ста от лагеря, в который раз заставил боевика напрячься. В нем ему постоянно мерещилась увязшая по плечи в трясине человеческая фигура. И сейчас он смотрел на пень, а не себе под ноги, где в шаге от него притаилась смерть.
Ничего, маякнул он латышке, у которой, как у поэтессы, на шее был повязан платок.
Боевики продолжили движение и дали Миротворцу перевести дух.
Сначала он быстрым взором оглядел лагерь и покачал головой: в центре его стояли трое, включая командира рейдовой группы и, по-видимому, командира банды, тощего «урода», как он окрестил Адлана Магомедова, у которого на груди висел короткий автомат; остальные были вооружены «калашами». Потом обернулся на Червиченко и девушку, которые успели отойти метров на двадцать.
«Вот невезуха!» – снова ругнулся Мельников. Эта пара шла прямиком к тому месту, где лежали его куртка и автомат, пара «разгрузок».
«Почему они не смотрят себе под ноги?» – недоумевал Миротворец, подавляя желание немедленно пуститься вслед за Хохлом и Гретой. Они шли буквально проторенной дорожкой; сухая трава, где пару раз прополз спецназовец, запечатлела его следы. Не очень заметные, правда. Что существенно повлияло на дальнейшие действия Миротворца. Они, размышлял Игорь, не настоящие егеря, и следопыты из них хреновые. Может, они не на пост, а трахнуться идут? За такими можно следовать на расстоянии двадцати- тридцати шагов. Что он и делал. Только не шел, а проворно, как ящерица, полз. Полз и понимал, что, оставаясь незамеченным этой парой, он демаскировал себя перед тройкой боевиков, оставшихся в лагере. Один лишь взгляд, и его обнаружат по движению. И останавливаться нельзя: отпустишь караульных, и они, обнаружив амуницию спецназа, поднимут тревогу.
Вот гады! Кажется, ускорили шаг.
Мельников на затылке, на спине чувствовал чужой взгляд. Об азарте забыл, сейчас играл у себя на нервах. Вот главный момент. Он быстро оглянулся: Литвинов стоял к нему спиной, Магомедов – вполоборота, их третий товарищ неторопливой походкой удалялся в противоположном направлении. Спецназовец приподнялся на локтях, вставая на одно колено, и сделал шаг. Потом второй, медленно выпрямляясь. Третий, четвертый… Он шел, припадая на полусогнутые колени, точно и по своим следам, и по следам боевиков. В отличие от них он замечал все: вот впереди резко выпрямилась сухая травинка, подмятая ботинком, еще одна; вот на свободном от травы участке заблестела в оттиске рифленой подошвы
