– Разведка ведет учет привезенных в качестве гуманитарной помощи продуктов. И через три-четыре дня мы находим их в схронах у боевиков. (…) Почти все население либо напрямую поддерживает боевиков, либо им сочувствует, – продолжает подполковник Сергеев.
– Референдумом занималась все та же военная разведка. Я проехал все села, влез в душу каждому главе администрации. Покупал их, как индейцев за стеклянные бусы. В Нихалое прихожу к главе администрации и говорю: референдум – это спецмероприятие. И твои люди должны проголосовать. Выразить, блин, свою волю. Как – мне по барабану, но чтоб в полном составе. Если есть поползновения со стороны боевиков, то скажи. Нету, отвечает, поползновений. А в это время 21 марта, за два дня до референдума, в 10 километрах от Нихалоя взорвали нашу колонну. Погиб пулеметчик. Русский парень. Лежал на дороге брошенный, разорванный минами, никому не нужный. А явка на референдум в Нихалое составила 100 процентов. (…)
Если не учитывать кадровиков, замполитов, тыловиков, то в Шатойском районе не более пятисот федеральных бойцов. В разведвзводе комендатуры тридцать человек.
– И только один женатый, – говорит Сергеев. – И то на нашей же военнослужащей. А ведь какие мужики замечательные… Метр восемьдесят шесть – это у нас самый низкорослый, красавцы, умницы, умеют все. На 1200 метров в горы влетают быстрее местных. Ну, грубые немного. Война. Я когда сюда с Большой земли приехал, они уже второй год добивали. Мы друг друга поначалу не понимали, как инопланетяне были. Вывел их на первое занятие к рынку, как раз напротив школы. Каждый должен был наблюдать за обстановкой и докладывать в режиме реального времени. Вдруг слышим, кто-то из школьного окна постучал. Оборачиваемся, а там детская ручонка листок к стеклу приляпала: «Долой русских!» Мои бойцы тут же: «Товарищ подполковник, разрешите открыть огонь!» – «Вы что, это ж дети!» – «Да какая разница!» Пошел я к директору школы, поговорил с ним, с детьми поговорил. Короче, был настроен на воспитание, а бойцы – на поражение. И все-таки они классные пацаны. (…)
– Плохая информация у меня появилась, – говорит Сергеев. – Боевикам поступили деньги. И они направляются в наш район, чтобы эти деньги отработать. Нас будут убивать с 28 апреля и примерно до 12 мая. Даже не знаю, как. Взрывать 152-миллиметровыми артиллерийскими снарядами.
– Хоть вагонами измеряй. В здешних лесах валяется по три снаряда на каждом квадратном метре. Еще с первой кампании – наши же неразорвавшиеся. Вот на этих наших снарядах нас и будут подрывать.
Прогноз разведчика начал сбываться. 28 апреля у населенного пункта Чири-Юрт была подорвана бронированная разведывательно-дозорная машина, возвращавшаяся со спецоперации. Это на подъезде к Аргунскому ущелью, в пяти километрах от границы Шатойского района. 152– миллиметровый фугас, заложенный в дамбе через реку Аргун, опрокинул машину в воду. Один разведчик утонул. Другой получил тяжелые травмы. А в самом Шатойском районе вчера же возле села Большие Варанды обнаружена группа боевиков. 8 из них убиты. Остальных ищут.
Едва Артемов закончил чтение, вошла помощница.
– Ну что, – спросил полковник, – выяснила?
– Вообще-то да.
– Ты круто изъясняешься, а мне нужно еще круче.
– Я не знаю, чего вы ждете, шеф: может, расшифровки по этому номеру имени вашего секретного агента, о котором вы забыли, – съязвила она. – Но единственное, что я нашла в открытых источниках, – это марку пистолета.
«Ну конечно!» – вспомнил Артемов марку американского пистолета. Он знал много образцов оружия, но сразу распознать в этих цифрах именно марку пистолета не мог. Если бы она стояла на картонной коробке, присланной по почте, – это одно дело. Другое – когда цифры стоят вместо обратного адреса на обычном почтовом конверте.
– Его еще «Миротворцем» называют, – добавила помощница.
– Как? – Артемов подался вперед. – Как его называют?
– «Миротворцем». Официальное название, между прочим. Вы не знали?
Миротворец…
Так вот кто прислал эти статьи. Но почему именно ему, Артемову? Полковник не был любезен со старшим сержантом, в какой-то степени Мельников подставил его, прихлопнув Батерского. «Разрыв сердца?! – напирал Артемов. – Да у него дырка в груди!» – «Вот оно и разорвалось. Пуля-то 45-го калибра».
А может, потому, что Михаил Васильевич напоследок поинтересовался дальнейшей судьбой сержанта? Ведь что-то подсказывало ему, что Миротворец в учебном центре долго не задержится. А тот ответил: «Да есть одно место. При случае черкну пару строк».
Вот она, шуба с барского плеча: родное ущелье. И вряд ли кто-то мог ему отказать. Возможно, предупредили насчет чреватых последствиями контактов с репортерами.
Артемов мог поклясться, что, прочитав статьи, сразу подумал, что они перекликаются и с интервью Игоря Мельникова, и с записями его отца, и с высказываниями сержанта Сашки Литвинова. Целая история, начавшаяся в канун Первой чеченской войны и заканчивающаяся – нет, имеющая продолжение – накануне нового, третьего по счету, противостояния. Эти проблемы должны решать те, справедливо подумал Артемов, кто видит их, знает о них не понаслышке. Военные. Только они способны разрубить «чеченский узел», не спрашивая, какими средствами. Когда? Прямо сейчас, немедленно. Действительно, им нужно дать веру в будущее, и они перемелют всех.
Михаил Васильевич машинально бросил взгляд на последние строки статьи: «А в самом Шатойском районе вчера же возле села Большие Варанды обнаружена группа боевиков. 8 из них убиты. Остальных ищут».
Найдут, покивал Артемов. Обязательно найдут.
