Влад не расслышал, что она там прошипела. Он мысленно возвратился к разговору со своим новым оператором. «
Как и ожидалось, очередные поиски в электронных СМИ не принесли результатов. Однако полегчало не намного, совсем чуть-чуть.
К ужину он открыл бутылку вина, налил себе, жене.
– А мне? – спросила падчерица, самое место которой было под елкой: в тулупе, прихлебывающей молоко из бутыли и поджидающей «Морозко».
– А тебе по губе, – вконец осмелел Тульчинский. – Я уезжаю в командировку, – сообщил он «семейному совету». – Завтра. На сколько – не знаю.
– Продлить сможешь? – спросила «Марфуша».
– Смогу. Только кто будет оплачивать твои телефонные счета?
– Придется сесть на рублевые эсэмэски, – мгновенно парировала она.
А ведь ей нет и четырнадцати, как бы между прочим заметил Влад. Как бы она не опередила мать и не понесла раньше ее. На год.
Он посмотрел на жену. Та индифферентно смотрела на него и лениво пережевывала засахаренную дольку лимона. «Да, – вздохнул Влад, – рожать можно и в пятнадцать, но воспитывать – в тридцать пять».
Он давно пришел к выводу, что разведчику семья не нужна – лишнее беспокойство, переживания и прочее в таком же духе. Отвлекает. Однако то, что он нашел, пока устраивало его. Все негативное, что накапливалось в нем, выплескивалось в спорах и пререканиях с дочерью, причем ее вызывающее поведение в общую копилку не входило. Он понимал, что она больше играет – причем на него. Какая она, когда остается одна, он представить не мог. Может, тихая, умиротворенная, уставшая от своей роли… В такие моменты он откровенно жалел ее, и в его груди рождались настоящие отцовские чувства. Они были абсолютно разными; чтобы уровнять шансы, Влад вспоминал, какой он был в ее возрасте. Выходило следующее: «мы могли бы служить в разведке» – это про него, «мы могли бы играть в кино» – это про нее, «мы как птицы садимся на разные ветки» – про них обоих.
Он принес фужер и налил дочери немного вина. Она долго смотрела на отца с восхищением, обожанием. Глаза искрились, как вино в ее фужере. Она только и сказала:
– Ну ты даешь!..
Встала, подошла к нему… и поцеловала.
Журналист газеты «Проспект Власти» Борис Арутюнов, проработавший в прессе около десятка лет, знал, как раздуваются скандалы из ничего. Один из способов – это дать непроверенную информацию в газете в субботу, когда проверить факты в выходные дни невозможно. А в понедельник ее подхватят другие СМИ, и все покатится, как автомобиль без тормозов.
Арутюнов находился в служебной командировке в Дагестане и готовил статью о «прифронтовом» городе Хасавюрт (5 километров от Чечни). Вообще его статья носила «мирный» характер. Он посетил исламский университет, отметил, что в Хасавюрт возвращаются русские. Также не обошел вниманием Знаменскую церковь, набросал пару абзацев про иудеев, синагогу и десяток религиозных организаций. Завершить статью намеревался круглой цифрой на злобу дня: это 100 спортсооружений. Большое достижение, что и говорить. Модное, современное. В чем-то его стиль изложения материала походил на манеру Александра Беленького, корреспондента газеты «Спорт-Экспресс» и комментатора боксерских поединков на шестой кнопке «Спорт». Он легко выводил за скобки ироничные, а когда и колкие замечания, причем по нарастающей: «это круто»; «это модно и опять же круто»; «это действительно круто».
Еще он посетил древнейший город Дагестана Дербент, где функционировали 32 вуза (МГУ и республиканский университет открыли в Дербенте свои филиалы), а с 1994 года не зафиксировано ни одного угона автомобилей – «вот это крутизна!». Благодатный город с известным на весь мир коньячным комбинатом.
Также во время своего дагестанского пресс-»хаджа» кое-какой материал Арутюнов намеревался «нарыть» в Кизляре, где у него было много знакомых, в том числе и среди военных. Один из них – военврач майор Олег Алексеенко – под местный коньяк и хорошую закуску рассказал занимательную историю о том, как и какими методами готовят современных бойцов спецназа. Алексеенко рассказывал, а Арутюнов уже «выводил за скобки»: это круто, это модно и опять же круто…
Вот это статья! – восторгался журналист. Очерк, мать его! Где большее место может занять не сухое изложение фактов, а мысли и чувства спецназовцев, чистая психология. Он даже нарисовал перед собой образ командира группы боевых пловцов. Невозмутимого внешне, с бездонными зрачками, не реагирующими на окружающее, как при применении наркотика. Но через них видно, что творится у него внутри…
«Это действительно круто».
Поговорить бы и с ним, облизывался Арутюнов. Однако доступ в центр спецподготовки был закрыт для простых смертных и журналистов – особенно журналистов. Если только через знакомых.
– Ты хорошо знаешь этого психолога? – спросил Борис военврача, заглядывая в записную книжку, где споро, как стенографист, черкал короткие неразборчивые строки. – Капитана Колчина?
– Достаточно хорошо, – ответил Алексеенко. – Еще по работе в 77-й бригаде морской пехоты.
– Дай мне связь с ним.
– Что толку? – Майор пожал плечами. – Он не станет давать интервью.
– Положись на меня, – дважды повторил Арутюнов.
За высоким забором военно-морской базы журналисту мерещилось что-то зловещее. Образное мышление нарисовало перед глазами опутанный «колючкой» периметр воинского подразделения, над которым зависла чернильная туча, плюющаяся свинцовыми каплями, разящая ослепительными молниями, оглушающая канонадой грома, а вокруг чистое и ясное небо. И даже сказал об этом Олегу Колчину, впервые пожимая его широкую сильную ладонь:
– У вас там вроде как непогода.
Колчин прищурил на журналиста свои красноватые, словно после бессонницы глаза: «Догадывается, что произошло в центре, слышал или знает наверняка?» И куда-то пропала злоба на болтливого майора Алексеенко, который знает про запрет на интервью военнослужащим «Дельты», но все же дает рекомендации журналисту. Журналисту, которого сейчас – вот именно сейчас – отшивать не стоит. Нельзя его отпускать, а задержать под каким-нибудь, пусть даже невинным, предлогом. Хотя бы вопросом, зачем он приехал в центр.
– Значит, вы интересуетесь методами обучения бойцов спецназа? – переспросил Олег Колчин.
– Да, да, – быстро ответил Арутюнов, словно прокаркал, еще не веря в удачу. Он легко ощутил тревожную атмосферу в секретном подразделении, но не смог отметить ее в душе капитана в форме морского пехотинца. А тот не переставал думать: «В центре творится неладное. В центре творится что-то неладное». На ум Олегу пришел короткий диалог из какого-то фильма:
– Что это было? Весь дом содрогнулся.
– Весь мир рушится. Чего ты хочешь?
Да, точно, дом содрогнулся от того, что весь мир рушится.
Олег понимал, что не сможет обратиться ни в какие, тем более военные, инстанции. Однако и молчать считал для себя преступлением. Уже два раза «ахнуло», уже два раза кому-то сошло с рук. Он полагал, что смерть обеих групп курсантов произошла из-за применения к ним психотропных средств – он был специалистом в этой области. Кто и по какому праву ставит эксперименты на людях? Кто и по какому праву отбирает у солдат жизни?
– Без упоминаний фамилий, дислокации центра и его названия, – поставил он жесткие условия.
– Идет, – мгновенно согласился Арутюнов.
– Но не сейчас. Потерпите один-два дня?
– С трудом, но можно, – не скрывая вздоха, согласился журналист.
