Забыть все, что делала раньше, – неплохо придумано. Но мысли не выкинешь, они сидят где-то в подвале мозга и время от времени дают о себе знать; их не сотрешь. Игнорировать все, что уже существует, – тоже мысль неплохая, но все из того же подвального помещения. Все это пройденный этап. Нужна новая струя, идея. Нужная новая линейка моделей – фигур, лиц, выражений, манер. Все, что она делала, было сделано под копирку, как бы она от этого ни убегала. Она выбирала, проходя мимо клеток, а ей был необходим свободный полет, свободное движение, жизнь, еще более жестокая, но гармоничная.
Да, точно – жизнь. Делать все так, чтобы хотелось жить. Чтобы втянуться с головой, чтобы дух захватило, чтобы нервы в клубок. Но как уйти от фальшивки, когда вокруг все фальшивое? Тоже вопрос. А если найдешь и покажешь подлинное, то как это поймут люди из фальшивого мира?
Маша долго смотрела на свою длинноногую секретаршу, не понимая, о каком Викторе она говорит.
Офис M&D поначалу находился на проспекте Мира, неподалеку от салона Славы Зайцева, потом Мария нашла подходящие площади на Мытной. Немного тесновато, правда. В частности, приходилось делить кабинет со своей секретаршей. Порой она раздражала, шурша какими-то бумагами. «Здравствуйте, Александр Павлович, – взгляд на босса, которая качает головой. – Извините, Марии Александровны сейчас нет».
– Хорошо, Виктор, я напомню Марии Александровне про день рождения. Только я не уверена, что она сейчас на месте.
Мария энергично покрутила рукой: «Переключи на мой телефон». Она взяла трубку и чуть откатилась от стола на широком кожаном кресле, положила, привычно играя какую-то роль, ноги на край рабочего стола. Но не пыталась скрыть иронию, когда здоровалась с Близнецом:
– А, Витька-дембель! Привет! Слушай, здорово, что ты позвонил. Я думала, не дождусь. Что-то случилось или Лосева ищешь?..
– Мне нужна твоя помощь.
– Дело серьезное, раз ты даже не поздоровался.
– Извини.
– Сможешь подъехать ко мне? Адрес назвать? Найдешь легко, это на Мытной.
– Не знаю даже...
– Где ты? Я пошлю за тобой машину. Надеюсь, это не дальше Подольских Курсантов. – Мария прикрыла трубку ладонью и отдала распоряжение секретарше: – Разыщи Юру Цыганка. – И снова к Виктору: – Где ты?
– Не знаю. Я на углу 2-й и 3-й Прядильной.
– Боже мой... – Мария черкнула на бумаге. – Где это? В Иваново?.. Жди, сейчас пошлю за тобой своего водителя, его Юрой зовут, не забыл? Штаны-то он тебе передал? Он на «Вольво» подъедет – серебристый джип...
Маша отстранилась от трубки, словно резкие короткие гудки стреляли по перепонкам. И не могла вспомнить, кто и когда так резко обрывал телефонный разговор. Из кратковременного ступора ее вывел голос секретарши:
– Мария Александровна, ваш водитель.
Дьячкова подошла к столу секретарши и взяла трубку...
Директор уже поджидал подчиненного. Он пересел за длинный стол для заседаний и жестом показал место напротив. Шеф ФСБ был одет в гражданский костюм, правда, без галстука. Об этой привычке директора службы безопасности знали многие. «Удавка» – это для официальных встреч или приемов. «Начинай», – разрешил он кивком головы.
Полковник медленным движением положил руку на папку и приступил к делу.
– Мы тщательно проанализировали данные, полученные в ходе допросов Андрея Проскурина, и пришли вот к какому выводу. Планируя убийство генерала Дронова, Хворостенко готовил не что иное, как диверсию. Мотивы диверсии отчасти раскрываются показаниями Андрея Проскурина о дроновской инициативе по ужесточению ответственности российских военнослужащих на поле боя. Я зачитаю отрывок: «Неисполнение приказа», «сдача в плен», «неисполнение обязанностей» и другие тяжкие воинские преступления».
– Проскурин назвал имя своего напарника в конце допроса?
– Да, товарищ генерал. Дома у Крапивина сейчас работает опергруппа. Мне бы тоже хотелось пообщаться с его родителями. В числе первых, – добавил Терехин.
– Сколько ему лет?
– Двадцать четыре.
– Хорошо. Продолжай.
– На допросе – еще до его повторного изучения и анализа – я пришел к следующему выводу: все обвинения, прозвучавшие в адрес генерала, фактически бьют по Кремлевским стенам.
Полковник бросил неосторожный взгляд на часы – жест, который мог быть истолкован шефом ФСБ по- своему. На самом деле Терехин никуда не торопился, никто его не ждал. Даже занятый работой по уши, он автоматически отмечал время, когда уедет двоюродная сестра жены – жены, с которой он состоял в разводе уже долгих пять лет, но, оказывается, не порвал родственных уз. Сеструха бывшей благоверной поселилась в его квартире, кажется, навсегда. Она приехала на два дня, но торчала уже неделю. Впрочем, этого стоило ожидать: еще до приезда в столицу она позвонила по телефону – предупредить, что было очень мило с ее стороны, и сообщить следующее: обратный билет она брать не будет из экономии, надеется на помощь Николая. «На предварительной продаже билетов она сэкономила сущие копейки, – психовал Терехин, – а мне теперь придется лично обращаться к начальнику Казанского вокзала». Просто телефонный звонок полковника не устраивал.
Родственницу звали Екатериной, ей было тридцать лет. Общение с ней больше пяти минут грозило предынфарктным состоянием. Она была настолько ограниченна, что не находилось шкалы для определения ее тупости. Она обходилась в основном четырьмя звуками: «А-а.. Ага... У-у... Угу...» Этим мычанием она поддерживала разговор и даже порой владела инициативой. Она восклицала и вопрошала. И все это при
