– Шекели в том числе. Оставьте аванс на сутки.
– Пятьдесят в час. В сутках у нас двадцать четыре часа… – Костя пошевелил губами, подсчитывая. Покачал головой. Снова попросил ручку и бумагу и подсчитал: 24:2=12. Вслух добавил: – Плюс два нуля. Тысяча двести долларов?
– Четыреста, – поправил Романова обалдевший от такого странного подсчета детектив. – Я не работаю больше восьми часов в день. – Он достал из ящика стола визитную карточку. – Позвоните мне завтра вечером. Возможно, кое-что прояснится.
Костя покинул контору и сбросил с себя маску гея. На его взгляд, ход с детективным агентством был самым коротким и эффективным для достижения цели. Пусть не завтра, но через три или четыре дня он узнает места, где чаще всего бывает Трой Зеленин, человек, о котором он, не вызывая подозрений, не мог спросить ни в одном израильском ведомстве.
Он вернулся в отель, где зарегистрировался по российскому паспорту.
В этот вечер Романов поработал над своей внешностью. Он покрасил волосы в каштановый цвет, зачесал их назад и закрепил лаком. В ноздри положил ватные шарики, придавая носу «утиную» форму. Очки в роговой оправе с прозрачными плюсовыми стеклами окончательно изменили его внешность.
Это кафе чаще всего называли «русским». Хотя после пяти минут пребывания там его смело можно было называть еврейско-американским, с колоритом, присущим ресторанам на Брайтон-Бич.
Троя Зеленина Романов представлял себе по-разному. То откормленным и зобастым, то угрюмым с подозрительным взглядом. Зеленин-старший больше походил на итальянского мафиози: черные брови, острый нос, пронзительный взгляд, седоватые виски. Впервые Румын увидел его на фото в конторе Дэвида Духовны. Детектив сделал несколько снимков Троя, выходящего из «русского» ресторана, садящегося в свой черный «Мерседес», идущего к своему дому…
В то время в голове Дэвида все еще кружились «голубые» искры. Едва он увидел клиента и направил на него объектив фотоаппарата, он, прежде чем сделать снимок, оценил вкус Романова. Что же, если бы и он был голубым, то запал бы на этакого мачо.
Ресторанный оркестр исполнял русские песни – Добрынина, Антонова, Николаева.
Тут в основном тусовались русские, отчаянно старавшиеся походить на евреев. Меньше было полукровок – они использовали выражения «лавают» (любят), «воркают» (работают) и прочие; еще меньше – чистокровных евреев. Последние не смешивали, как «среднее» сословие, русские, еврейские и американские слова.
Романов подсел к скучающей девушке, которая нашла себе место в середине барной стойки и потягивала через соломину мартини с соком манго. Она также обратила внимание на длинные пальцы Романова с идеальными, чуточку покрытыми лаком ногтями, его взгляд при чуть склоненной голове. Но не стала избегать общения с этим, в общем-то симпатичным парнем. Лишь еле слышно прошептала:
– Считаешь, что я люблю причуды?
Костя расслышал и реабилитировал девушку в своих глазах.
– Ты говоришь о здешних правилах или о манерах?
– О правилах, – рассмеялась она. – Ты что пьешь?
– То же, что и ты. – Он позволил девушке заказать ему мартини. – Почему ты здесь?
– Поссорилась с парнем, – разоткровенничалась она. – Я каждый день говорю себе: «Я его выгоню». Хотя это все равно что выгнать саму себя.
– Ты любишь его?
Она бессильно вздохнула. Нормально ориентированный не задал бы такого вопроса в лоб. А этот словно и не замечает смущения на лице своей собеседницы, не тушуется сам, не понимает, что соседке немного стыдно и за него, и за себя. За компанию, если проще. Такое можно услышать только в кино. Сидят два незнакомца и разоряются насчет любви.
Романов, глядя на зеркальную витрину, отпил глоток мартини. В ней отражалась часть зала и столик, за которым четверть часа назад занял место Трой. Он пришел в сопровождении парня, который весил не меньше ста двадцати килограммов. За эти пятнадцать минут Трой и трое его приятелей успели несколько раз сыграть в какую-то карточную игру. Они сдавали по очереди, быстро, словно куда-то торопились, меняли по нескольку карт; кто-то пасовал и складывал карты, кто-то разыгрывал партию дальше. «Петух». Они играли в «петуха», наконец-то определил Романов. Игра, отдаленно напоминающая покер.
Наконец-то кто-то сорвал куш. Все, включая проигравших, рассмеялись, затем начали делиться впечатлениями – то ли от игры, то ли от сделки.
– Я подумывала написать ему письмо, – поймал Костя обрывок фразы девушки. – Глупость, конечно, первостепенная.
Она волей-неволей подстраивалась под собеседника, вынуждена была что-то придумывать, потому что не умела молчать вдвоем.
– Точно?
– Что?
Ну вот, она уже не помнит, о чем говорила минуту назад.
– Написать письмо. Мне послышалось, ты подумывала написать письмо.
– Да.
– Напиши несколько писем.
– Думаешь, стоит?
– Конечно.
