потребовало бы минимум двух исполнителей и гораздо больше времени и денег. Единственное неудобство заключалось в том, что Юсупов не знал свою будущую жертву в лицо. Подошла бы любая фотография женщины.
Алим сложил пальцы в кольцо – дескать, все будет о'кей.
Эта, говоря современным языком, распальцовка была необходима в первую очередь чиновнику. Постнов доверял Юсупову, но капитан ФСБ вполне мог однажды прицепить к груди микрофон, чтобы зафиксировать заказ.
Николай Григорьевич не удержался, боясь быть не до конца понятым:
– Прямо сейчас.
– Она знает? – тихо спросил Юсупов.
Постнов на несколько секунд задумался. Поведение Эйдинова, этой «целомудренной барышни», посреднику не понравилось, но тот сообразил, что окончательно зарываться не стоит, и сообщил о предательстве Скворцовой.
– Нет, – уверенно ответил Постнов.
Катя вынула из секретера деньги, сберегательную книжку, на которую Николай Григорьевич ежемесячно переводил оговоренную заранее сумму. Она была фиксированной – пять тысяч рублей в месяц – и не менялась на протяжении вот уже полутора лет.
Пока Катя не знала, куда ей идти, главное, подальше и побыстрее, чтобы уже через час ее не было в Москве. Спохватившись, она достала из книжного шкафа томик Сергея Есенина, где хранился паспорт с ее фотографией на имя Екатерины Александровны Демьяновой. Этот паспорт она предусмотрительно не сдала вместе с отчетом о проделанной полгода назад работе.
Завтра, хотя нет, лучше через день нужно будет связаться с Эйдиновым и во что бы то ни стало узнать о Сергее.
– Дожал Марковцев, черт бы его побрал! – выругалась Катя.
Она попыталась представить Сергея в камуфлированной униформе, в грубых ботинках, с автоматом в руках, лысым – о господи! – он побрился наголо перед операцией, словно оперировать должны были его голову.
Вроде бы она ничего не забыла, но чувство, что упущена очень важная деталь, все больше заставляло Катю хмуриться. Паспорт. Деньги. Сберкнижка. Пара белья. Пистолет на месте, в сумочке, без него опасно выходить из дома. На всякий случай сняла его с предохранителя.
Что еще?..
Что-то очень важное.
Но сосредоточиться не дает чувство реальной опасности и беспокойство за наглого диверсанта, которого вот сейчас она бы никуда не отпустила. С ним не страшно, он не опора, он – свая, человек слова. Чести? Скорее совести, как сказал бы про него начальник профильного отдела.
«Я не обрабатываю тебя, я делаю предложение. За мной стоит система, и она в случае чего уничтожит тебя».
«Как в воду глядела», – Катя покачала головой, в очередной раз окидывая взглядом комнату и перебирая в уме паспорт, пару белья, деньги, пистолет, без которого нельзя выходить из дому, ключи – без них тоже не уйдешь.
Ключи…
Ключи?
При чем тут ключи?
Вот они, на крохотном брелоке, и от квартиры, и от машины.
Телефонный звонок вернул Скворцову из рассеянного состояния. Выждав, она сняла трубку после четвертого звонка.
– Алло?
– Катя? Как здоровье?
Сердце в груди девушки заколотилось: вот оно, вот оно… И стало страшно. И автоматически включился защитный рефлекс: на японском аппарате Скворцова нажала клавишу «REC», запись.
– Спасибо, Николай Григорьевич, поправляюсь потихоньку.
– Молодчина! Тогда я не стану тебя беспокоить. Мне нужна рапортичка на Эйдинова от… – Пауза. – От 26 ноября. Куда-то у меня запропастились первые две страницы. У тебя остались магнитофонные записи?
Катя бросила взгляд на календарь в виде плаката, откуда ей улыбался симпатяга Дима Маликов. 26 ноября приходилось на воскресенье, а по выходным она никогда не писала донесения, разве что составляла, но датировала всегда рабочим днем, в данном случае это должен быть понедельник.
– Остались, Николай Григорьевич.
– Отлично! Примерно через часок к тебе заглянет один человек, отдашь ему бумаги, хорошо?
– Хорошо.
– Договорились. Выздоравливай, Катя.
Скворцова остановила запись, вынула из деки крошечную кассету и положила ее в сумочку.
Пусть она и Сергей Марковцев совершили пару ошибок, но Постнов имел дело с агентом военной контрразведки. Он сказал – через час. Значит, его человек будет здесь гораздо раньше. Обычный трюк на
