Слишком долго он гонялся за летчиком, причем большая часть времени прошла в погоне за его призраком. Неверие сожрало справедливую злобу, оставив в душе лишь обязанность.
Надо. От этого слова никуда не убежишь, да и надо ли? Плохо, что долг, на который со временем накапали проценты, вдруг сожрал дефолт. Никакого профита. Но все равно то, что осталось, свое, кровное.
Не уснуть. Абдулгамидов встал, затушил сигарету в пепельнице, взял в руки электрический кофейник. Пуст. В пластиковой бутылке тоже ни капли. Придется идти за водой. Прихватив бутылку и машинально надев берет, Малик открыл дверь.
Андрей до сих пор не забыл ласковых рук женщины, которая делала ему перевязки. Ее звали Татьяной, но он в бреду отчего-то называл ее Тамарой. Она говорила с грузинским акцентом; непривычно было слышать ее обращение к раненому: «Потерпи, родной. Потерпи, милый». Как-то не по-русски, что ли. Наверное, именно так звучат голоса медсестер в российских госпиталях – этого Андрей не знал.
Он никогда не был сентиментальным, но как-то раз подумал, что грузинка, перевязывая его порванной на полоски сорочкой, отдает ему часть своего тепла.
Тамара...
Это имя шло ей больше.
Красивая. С широкими черными бровями. Глаза большие, усталые. Волосы длинные, заплетенные в косу, на висках темный пушок. Руки не по-женски сильные, с широкими ладонями.
«Как тебя зовут?»
Его потрескавшиеся губы в ответ слабо улыбаются.
Что с ней стало?
Память не хотела отпускать эту сердобольную женщину.
Сколько ей? Лет тридцать пять, но волосы уже наполовину седые. Мать-Тамара.
Других двух пленников Андрей почти не помнил. Гражданские – это точно. Один ровесник Татьяны, другому – под пятьдесят. Оба абхазы.
В Омало в подвале дома Андрея ждал не совсем обычный сосед. Товарищ по несчастью оказался англичанином. Настырный малый, до последнего дня его не покидала надежда узнать имя новенького. Не получалось на сносном русском, Йен переходил на свой родной: «What is your name?..» Даже злился: «Christian name, do you understand? Say your helluva fucking name!» («Назови свое долбаное имя!»), добавляя американского диалекта: «Given name».
Чудак-человек.
Приехал защищать тех, по ком давно плачет пуля. И только в подвале каменного дома на него снизошло откровение: однажды привстав на цыпочки, Йен крикнул в окошко: «Chechens bastards! Georgians assholes!»
Откровения по-английски могли закончиться для Йена казнью по-чеченски.
Андрей во время допросов стоял на своем. Он – десантник, проходил срочную в Чечне, получил две отсрочки от призыва – учась в институте, а после – по причине инвалидности матери, которая осталась у него на иждивении. Когда мать умерла, его призвали на службу. Он говорил убедительно; собственно, правоту его слов подтверждали события, разыгравшиеся на берегу Аргуна: в скоротечном бою действительно принимали участие российские десантники. И если бы он назвался пехотинцем или артиллеристом, ему пришел бы конец.
– До Чечни где проходил службу?
– В Новороссийске.
– Часть?
– 108-й Гвардейский парашютно-десантный полк. – Андрей уверенно назвал элитное подразделение ВДВ, полагая, что Асланбек откажется от проверки.
– Какие воинские части находятся рядом?
– 7-я Гвардейская воздушно-десантная дивизия.
– Авиаполки рядом были?
– ... В Таганроге.
– Какой именно?
– Гвардейский военно-транспортный авиаполк.
– Номер полка?
– Не знаю. Входит в состав 61-й армии.
– Кто командует ею?
– Не знаю.
– Круто вы там расположились: сплошь гвардейцы, летуны. Пора всех поднимать в воздух. Я проверю твои слова; и если ты обманываешь... – Асланбек покачал головой, недобро прищурившись. – Теперь еще раз поговорим про тебя, про твоих родственников и знакомых. Что-то ты темнишь, парень, даже приятелям своего имени не говоришь.
Не зря Андрей не называл своего имени и вообще не откровенничал с товарищами, кто-то из них стучал Асланбеку.
Асланбек действительно через своих людей в Новороссийске, Краснодаре и Таганроге проверил показания пленника. На то, чтобы выяснить правду, ушло очень много времени. Но вот в 108-м Гвардейском
