Мишель простила всех. Тейлор, которая подставила ее, Блинкова, который зашвырнул ее в эту неприступную крепость, незнакомого капитана, который мерил шагами свою камеру и с нетерпением поглядывал на дверь. Даже директора ЦРУ, в ее воображении представшего с золоченой клеткой: «Так вот ты какая птица, Мишель Гловер».
Это необъяснимое настроение, овладевшее американкой, погасло под взглядом черного зрачка пистолета в руке Веллера.
– Я не патриот, – отрубал он. – Я матерью своей был недоволен, что говорить о продажной мачехе с факелом над головой. Всего час назад я хотел пристрелить двух ублюдков. Но не они, а подобные тебе сеют хаос по всему миру. Это вы снимаете их на камеры и вещаете в прямом эфире. Вы запугали и держите в страхе весь мир. Кто они без вас? Никто. Ты, я, они – вот кто держит мир за горло. Убери хотя бы одного, и где ты найдешь угрозу? Ненавижу тебя!
Его майка высохла в этой камере. На груди и под мышками соляные корки. В голове билась навязчивая уже мысль: «Открой камеру номер 12, приведи в нее заключенного из камеры 16». Он стреляет в звериные затылки террористов и, четко представляя труп журналистки в другой камере, стреляет себе в висок, освобождая мир от повальной чумы. Задача с тремя составляющими террора решена.
Веллера бил озноб. Он прицелился в голову журналистке и потянул спусковой крючок «хеклера».
В камеру капитана Абрамова проникли тревожные звуки. Он расслышал сирены, рев десятка двигателей, грохот пропеллеров боевых машин. Потом все стихло. Капитан долго не мог отделаться от странного чувства: он силился проникнуть в каждую машину («Что происходит?»), удерживаясь лишь на звуковой волне. Она давно схлынула, а он так и остался висеть в воздухе, чувствуя пустоту в желудке, как при падении самолета в воздушную яму.
Он часто возвращался к состоянию, зародившемуся во время беседы с Веллером. «Школьник занялся бизнесом: купил подешевле, а продал... Для него группа Блинкова дорогого стоила, и он продал ее». Остывая, он четко понимал, что несправедлив к адмиралу. Он списывал то на ошибку Школьника, то на ошибку его руководства. Все верно, не сам себе он подвез это задание. Просто кто-то поторопил его, а он подогнал остальных. Он не спросил обычного: «Все понято? Выскажи свои соображения». Соображать капитан начал, оказавшись в Катване. Он несколько раз порывался связаться со штабом и отрывисто сказать: «Нет, не могу. Я провалю задание. Я совершу роковую ошибку и не замечу этого». Но главная ошибка уже была сделана. Разведуправление воспользовалось жизненными трудностями капитана и невольно создало себе серьезную проблему.
Главное, с Лолкой ничего не случилось. Он, зная ее характер, легко представлял ее в составе группы. Нет, не с оружием в руках. Он сам примерил на себя схожие чувства, когда, забегая вперед, видел себя на биваке, а бойцов Максима на пути к лаборатории.
От горьких дум, походивших на самобичевание, капитана оторвал хлопок пистолетного выстрела. Абрамов рванул к двери и приник к ней ухом. Он словно обнимал ее, в один миг поняв, кто находится в нескольких шагах от него.
Тимур открыл две спаренные решетчатые двери и еще одну, ставшую на пути сразу за короткой лестницей. Миновав ее, он пропустил Джеба вперед, указав на приоткрытую дверь камеры. «Вижу», – кивнул Блинков. Он поравнялся с ней и едва не отпрянул, когда изнутри грохнул одиночный выстрел. Выругавшись, он рванул дверь на себя, и взгляд его уперся в затылок майора Веллера. Ствол пистолета смотрел ему в шею, и Блинков не раздумывая спустил курок. Пуля перебила шейный позвонок начальника базы, и тот рухнул как подкошенный. За ним Джеб был готов увидеть капитана, но напоролся на Мишель. Точнее, на ее бескровную копию.
– Как ты? – спросил Блинков, перешагивая через труп Веллера.
– Он промахнулся, – невпопад ответила девушка. – Он так ненавидел меня, что до любви оставался один шаг. Ты вовремя подоспел.
– Чижик, обыщи его. Найди ключ, сними с Мишель наручники. Тимур, открывай другие камеры.
Джеб был мрачнее тучи. Пару минут назад в наушниках он четко расслышал звуки выстрелов, громкие стоны и не мог определить, кому они принадлежат. На его запросы ни Кок, ни Весельчак не отвечали. Блинков был готов к самому худшему, и все же его наповал сразил голос Николая, наконец-то ответившего на вызов командира:
– Весельчак убит...
Командир принял это известие здесь, в одной из камер изолятора, выполнив обещания, данные Мишель, на пороге другой камеры, где он держал не только свое слово, но и ответ.
– Кок, как ты?
– Жить буду.
– Уходи из центра. Встречаемся на выходе из «локалки».
Николай в последний раз склонился над трупом Весельчака. Сняв с него золотую цепочку, он сжал ее в кулаке.
С порога он обернулся. Его душило чувство, что он оставляет раненого товарища, отобрав у него оружие.
Год назад их было семеро. Каждая операция забирала по одному. Весельчак не служил в армии, оттого его смерть была вдвойне нелепой и несправедливой.
Кок не отдавал себе отчета. Поравнявшись с трупом Джейсона, он опустил вооруженную руку и выпустил в него половину обоймы.
– Ну, как тебе, сука, в аду без очков ночного видения?
Еще секунда, и он опустошил магазин.
Капитан Абрамов не узнавал нервного, покрытого подсохшей коркой грязи лица Тимура Музаева, на котором жили только глаза. С редкой щетиной, он походил на монгола. Невысокого роста, с откинутым на спину шлемом, он казался еще ниже. Он молча протянул капитану руку («Мы здесь и ради этого момента тоже») и первым поймал этот момент, улыбнувшись:
– На выход.
