обманываем его жену!
Она живой, нормальный человек, с руками, ногами и чувствами. Я же представляла ее каким-то неизбежным существом — вроде начальства, семью Толика — чем-то обязательным, вроде работы. Она его любит, а он врет. Дети его любят, а он врет. А я?
— Я самая настоящая дрянь! — вырвалось у меня.
Слова потонули в плече Сержа. Он уже пересел ко мне, обнял и тихо гладил меня по голове.
— Вы замечательный человек.
Серж не призывал меня успокоиться, только крепко держал, чуть покачивал, как качают детей, тянул тихо «ч-ч-ч-ч», отвечая на мои выкрики.
— Я дура набитая, идиотка, шизофреничка…
— Вы очень разумная…
— Безвольная тряпка…
— Очень волевая и смелая девушка…
— Вся жизнь испорчена…
— Она у вас еще впереди…
— Боже, как не стыдно!
— Неужели столь большой грех не знать, кто такая Алла Пугачева?
Что он несет? При чем здесь Серж с его провалами в памяти? Я слегка отстранилась от него и, продолжая всхлипывать, возмутилась:
— Я не дура набитая и не шизофреничка.
— Надеюсь, вы это говорите как врач, — улыбнулся Серж. Он по-прежнему не отпускал меня из своих объятий.
— И не безвольная кукла.
— Сейчас особенно заметно.
— У меня нормальная жизнь.
— Вы умеете доказать это самой себе.
Я попыталась высвободиться из его объятий, но Серж не отпустил меня. И правильно сделал. В этот момент Алла Пугачева затянула особенно пронзительно и проникновенно: «Любовь, похожая на со-оон, счастливым сделала мой до-о-ом…»
Я представила себе жену Толика, которая сейчас с нежностью смотрит на мужа и млеет от счастья.
Со стоном я рухнула на грудь Сержа, разразившись новым истерическим приступом.
Он носил дома дорогие клетчатые рубашки из тонкой фланели. Они прекрасно впитывали влагу. Такой же рубашкой я перевязывала собаку, когда она попала под машину.
Теперь мягкая ткань поглощала мои слезы, количество которых стремительно вело к обезвоживанию.
Справедливости ради надо сказать, что рыдала я не только из-за обманутой Ольги Яковлевны Чудиновой и ее мужа-пройдохи.
Оплакивала жесточайшее разочарование в самой себе. В глубине души я всегда считала себя очень честной и порядочной женщиной. Правильность была развита во мне, как и в тете Капе и в маме, до ханжества. Как же! Они хранили верность отсутствующим мужьям, а я Толику не изменяю, другим мужикам глазки не строю, заигрывания пресекаю. Но теперь я увидела себя совершенно в другом качестве — подъедалы с чужого стола. Питаюсь объедками и строю из себя высокоморальную особу.
Сделанное открытие походило на психическую катастрофу в отдельно взятом организме. Как у бездарной певицы, вдруг обнаружившей, что жидкие хлопки из зала она принимала за бурные аплодисменты. Как у скульптуры, считавшей себя произведением искусства, а на самом деле…
— На самом деле я не Венера Милосская, а Девушка с веслом. Садово-парковый дизайн.
Выдав это горькое умозаключение, я залилась пуще прежнего. Серж чмокнул меня в макушку и принялся утешать:
— Кэти, я не знаю, почему вы плачете. Но уверен, что ошибаться вы можете только на собственный счет. То есть другим вы простите любые недостатки, а себя судите очень строго. Кэти, не нужно выставлять себе оценки. Низший балл по поведению имели многие выдающиеся люди. А Венера Милосская — она же безрукая…
Моя мысль ускакала вперед, и о скульптурах я забыла. Подняла голову и с удивлением посмотрела на Сержа, словно это он выдает поток сознания.
Серж отечески поцеловал мой лоб и снова упаковал мою голову у себя на груди. Он понес какую-то ерунду, чушь, которую говорят детям: плохие дяди обидели нашу маленькую девочку, мы накажем плохих дядь…
То ли потому, что менее всего можно было ожидать подобные речи от Сержа, то ли потому, что именно эта несуразица оказалась бальзамом для моей израненной души, но я затихла.
Описывая дальнейшие события, мне хочется украсть фразу из дамских романов, вроде такой: «Жаркая, страстная волна захватила ее, и она не могла сопротивляться».
Волна в самом деле захватила, но я вполне могла ей сопротивляться, только не хотела.
Я пребывала в полном сознании, когда отеческие чмоканья Сержа моей макушки перешли в нежное лобзание ушей и шеи, но не остановила его. Когда же дошло до настоящих поцелуев, я отдалась им с пылом блудницы. Как иначе меня назвать? Нас не связывала душевная близость, мы ничего не знали друг о друге и не пытались узнать. Я успела мысленно обозвать себя шлюхой, но потом любые характеристики стали мне безразличны — величайте хоть галактической проституткой.
Хотя мой прошлый интимный опыт ограничивался только связью с Анатолием, неискушенной меня назвать было трудно. Анатолий был большим виртуозом по части секса.
Но то, что происходило у меня с Сержем, не имело ничего общего с прежними ощущениями. Меня не сотрясала периодическая сладостная судорога благополучного финала, не появилось желания двигаться, выкручиваться и вообще гимнастически поработать. Нет, не правда, я, кажется, двигалась, что-то говорила, но что именно — не помню. Не исключено, что я корчила страшные рожи или выла по-волчьи.
По сути, я потеряла сознание. Впервые в жизни. Провалилась в наркотическую бездну. Другой мир. Совершенно другой. Я помню картину облаков: как бы небо, но с него не падаешь, там живешь. Облака не только разноцветные, но вкусные, вроде воздушной ваты, они чудно пахнут, и ты каждой клеточкой тела их осязаешь, хотя и не трогаешь руками, — они немного влажные и пористые, как торт безе. На облаках можно кататься, кувыркаться в них, играть с ними, строить из них, устраивать фонтаны и фейерверки. Кроме известных пяти чувств, у меня пробудились еще полтора десятка других, названия которым нет в родном языке — как и слов, описывающих подаренные ощущения.
Бред. Настоящий сладостный бред. Без всякого личностного участия — я понятия не имела, кто меня отправил на облака, мне было безразлично, как зовут человека, соединившего свое тело с моим. После возвращения на родную землю в привычную реальность я тут же благополучно заснула.
Меня разбудил тихий, но злой шепот, звучавший над моей макушкой. Я обнаружила себя лежащей на груди Сержа, обеими руками он обнимал меня и шипел на кого-то за моей спиной. Я повернула голову и увидела Рэя. Пес положил голову на край постели и смотрел на нас, тихо поскуливая. Где он был все это время? Неужели подсматривал? Оказывается, я задала вопрос вслух.
— Он был на кухне, — сказал Серж, — но вот сумел открыть дверь. Рэй! На место, я тебе сказал!
Рэй медленно и обиженно убрал голову с постели, повернулся и вышел из комнаты.
Мы молчали. Не думаю, что Серж, как и я, искал в себе запоздалое раскаяние и умасливал посрамленную скромность. Кроме того, он был занят делом. Слегка ослабив объятия, чтобы мне было удобнее устроиться, он взял мою ладонь и принялся целовать ее, легко касаясь губами. Тепло, уютно — так хорошо было моему телу, что угрызения совести я решила оставить на потом, отодвинула их в сторону, как бульдозер сдвигает на обочину сугробы снега.
Мой взгляд упирался в батарею фотографий на длинном комоде. На всех — только два персонажа: женщина, хрупкая, невысокая, с копной черных кудряшек, немного похожая на цыганку, на большинстве
