— В конце концов, — смирилась Татьяна, — Киргизухе самой решать, селить ли здесь работника морга. Ты его хорошо знаешь?
— Участвовал в одной нашей передаче. Классный специалист. Следователи на него молятся. В очередь к нему со своими трупами стоят.
— Подходящего профиля специалист, что и говорить. Он работу на дом не берет? А ведь… — Татьяна задумалась и перестала накрывать на стол, — ведь он сейчас заморочит Киргизухе голову, она его бесплатно поселит.
— Не допущу! — подхватилась Ольга.
В комнате все происходило так, как предсказала Татьяна. Лежащая на диване и по пояс укрытая пледом Киргизуха сочувственно хлопала своими восхитительными глазищами в ответ на рассказ Игоря о его горькой доле.
— Конечно, если вам нужно приткнуться на несколько месяцев, — проговорила Лена, — поживите у нас. Но ни о каких деньгах речь не может идти.
— Очень даже может! — встряла Ольга. Вспомнила доводы Татьяны. — Это будет выглядеть двусмысленно! Я не собираюсь выступать в роли сомнительной сводницы! Обсудим финансовую сторону дела.
Татьяна на кухне обрабатывала Славика, который закончил уборку, проводил подружку и теперь скрывался от гневных рыков тети Оли.
Положение трагическое, пугала Татьяна. Мама опасно больна. Падая в обмороки, она рано или поздно сломает кости, хуже того — разобьет голову и тогда останется на всю жизнь невменяемой, не сможет говорить, ходить в туалет и никого не будет узнавать. Славика ждут тяжкие испытания. Чтобы окончательно устрашить его, Татьяна рассказала о «сюжетике» из Ольгиной передачи — юноше с парализованными старухами.
— Ситуация настолько серьезная, — говорила она, — что, очевидно, придется на некоторое время поселить у вас врача, который будет присматривать за мамой. Мы это делаем втайне от нее, чтобы не травмировать, как будто он снимает у вас комнату. Понял? Самое главное — правильно кормить твою маму. Бери листочек и записывай. Ежедневно: сок гранатовый, орехи с лимоном и медом…
На неделе им дважды повезло. В понедельник Ирина Дмитриевна проведывала в больнице подругу — Татьяна тут же примчалась к Борису. А в четверг Катенька уехала к родителям, дети были на работе, и в распоряжении Татьяны и Бориса оказалась пустая квартира.
Они валялись в постели и полушутя-полусерьезно обсуждали комичность своего положения. Взрослые люди называется. Бегают как зайцы по норкам, то есть по койкам.
— В молодости было проще, — сказала Таня. — Словно в пустоте, в вакууме, никого вокруг.
— Правильно, — поддержал ее Борис. — Теперь у тебя все мысли заняты отцом, детьми, невесткой и даже неродившимся внуком. Я у тебя на каком месте?
— Ты у меня по контрамарке. А чья жена, — весело возмутилась Таня, — пыталась меня застрелить?
— Пилочкой для ногтей.
— Боря, давай корову заведем?
— И лошадь, и овец, и всенепременно курочек. Где мы жить будем?
— Вот что объединяет нас с молодежью: любовь без житейских планов. Хотя нет. Они теперь нам сто очков вперед дадут по части практичности и рациональности.
Разговор соскользнул в привычную колею: Маришка, Павлик, Тоська, Катенька.
— Стоп! — Борис закрыл ладонью Танины губы. — Мы собирались говорить о прелестях любви в возрасте зрелости и мудрости. Нет, пожалуй, сначала займемся ею конкретно.
Через некоторое время, обсуждая радости их любви, они сбились на разговор о друзьях. Ольга, Лена, Олег, Сергей…
— Боря! — вдруг испуганно замерла Татьяна. — Ты можешь обещать, что не умрешь раньше меня?
— Если только голодной смертью. Куда ты подхватилась? Не надевай халат. Пошли готовить ужин нагишом.
— Это неприлично.
— Это восхитительно, особенно когда ты стоишь ко мне спиной.
— Ах! Тебе не нравится мое лицо?
Очень нравится, но оно все время на виду, в отличие от других соблазнительных участков. Кстати! Ты еще ни разу не сказала, какие части моего мужественного тела тебя восхищают более всего.
— Если я скажу, то ужин отложится на неопределенное время.
Компромисс между пуританством и нудизмом был достигнут с помощью кухонных полотенец: Татьяна использовала свое в качестве шарфика, а Борис соорудил набедренную повязку.
Перекусывая бутербродами, они говорили о кулинарных пристрастиях. Сначала каждый заявил о собственной всеядности, а потом перечислил список ненавистных блюд и продуктов. Они были единодушны в отвращении к вареному луку, манной каше и жирной свинине. Но решительно разошлись в оценках фаршированного перца и молочных киселей.
Когда, сбросив «одежды», они вернулись в постель, Борис сладко потянулся и потребовал:
— Рассказывай! Рассказывай, как ты меня любишь.
— Я не умею красиво говорить.
— Напрягись и выдай ряд сравнений: я тебя люблю как…
— Новую шляпку, фирменную косметику, будни без критических дней, малосольный огурчик, свежеиспеченный расстегай с вязигой…
— Возьму свои слова обратно! — пригрозил Борис.
— Какие?
— Что обещал на тебе жениться.
— Только попробуй! И ты не на мне обещал.
— А на ком, интересно?
— Ты сидел тогда на стуле.
— Пошлячка!
— У меня учитель хороший. Кто мне эротические стишки читал?
Увидев, как разочарованно вытянулось лицо Бориса, Татьяна смилостивилась:
— Ладно, слушай. Я тебя люблю как находку, поиск, откровение, восторг. В детстве я часами подбирала цвета пряжи или ткани, добиваясь нужного эффекта. Искала оттенки голубого, чтобы углубить синий, смешивала розовый, серый и зеленый, чтобы получился авангардный раскрас. Потом я пилила лобзиком фанеру, выбивала кружева на машинке, реставрировала мебель, малевала домики — и всегда искала оригинальное решение. Отнюдь не каждый раз поиск заканчивался успехом. Но когда это случалось, я испытывала глубокий восторг. Словно отогрела дыханием мертвую птицу, и она ожила в моих руках. И вот: если все мои прежние восторги откровения помножить на миллиард — будет то, что я испытываю к тебе.
Мне кажется, я сама тебя придумала. Не выдумала, не намечтала, не приписала добродетели и достоинства. А создала! То есть тебя, конечно, родители и Божье провидение создали, но точно для меня. Абсолютно! Совершенно!
И попробуй еще только заикнуться, что не женишься на мне! Я напишу жалобу в ООН — в комитет по делам беженцев, по защите прав человека и стану активисткой движения за восстановление смертной казни.
— А говорила, не умеешь красиво излагать мысли. — Борис едва не расплавился от удовольствия.
— Теперь твоя очередь. — Таня устроилась поудобнее и приготовилась слушать.
В его чувстве к Татьяне столь велика была доля собственнического инстинкта, что все кулаки, с берданками охраняющие свое добро, и гобсеки, трясущиеся над сундуками с сокровищами, представлялись Борису милыми альтруистами. Он испытывал громадную нежность к Татьяне. Воспринимал ее созданием легким и хрупким. Но в то же время «моя собственность» будила в нем иногда зверские желания. Хотелось сжать ее до боли, до вскрика — почувствовать абсолютность своей власти. Нечто подобное, но в патологической степени, испытывает, очевидно, плетью стегающий раба хозяин.
