Ты не слышишь меня (сборник)

когда озверевший народ голосует за кого попало, но только не за тех, кого навязывают. Я устал, чертовски устал от проблем с женой. По складу характера я не любитель острых эмоциональных ощущений и психологических загадок, которые требуется решать, забросив производственные дела. Единственный период в моей жизни, когда свет померк и я мог думать только о женщине, – это когда хотел во что бы то ни стало жениться на Ольге. Но я был тогда сопляком с бушующими гормонами. Теперь же Вика меня, здорового и крепкого, умного и циничного мужика, вкалывающего до седьмого пота, тянула в противоборство воли и психики. Вика, глупая, не понимала, что победы ей не одержать. Но измотала она мои нервы нешуточно. Я устал.

* * *

Рассказывать о том, как выгнал жену из дома, противно и неприятно. Однако никуда не деться – без финальной сцены кино не кино.

Надеюсь, никто не заподозрит меня в том, что хотел молодую жену подсунуть старенькому папе в утешение. А если заподозрит и вздумает мне сообщить, то ему придется сильно потратиться на вставные зубы и лечение переломов конечностей.

Я точно знаю, что папу сорвало. Именно так – его сорвало, а не он сорвался. Он потом плакал и каялся, говорил, что затмение нашло. Верю на сто процентов. Затмение находит на всех мужиков, в том числе на любящих мужей, одуревающих от сексапильности случайно встреченной телки. Другое дело женщины, жены в частности. Они – якорь, они должны быть мудры, потому что надежда и опора, повторюсь – якорь. Вике не хватило ума понять и простить жалкий порыв моего отца – умирающего, в сущности, человека. Вика не обратила все в шутку, не сгладила, не перевела разговор на другое. В конце концов, не попеняла ласково, не пожурила, как поступают с малыми детьми. Мой папа давно ребенок – неужели это трудно заметить? Да что там! Открытым текстом я говорил жене, что давно превратился в отца собственного папы. Нет! Она устроила пошлейшее представление под названием «свекор домогается невестки». После первого инфаркта отец потерял способность даже мамы домогаться. Я однажды нечаянно подслушал, как они шутят по этому поводу. Точнее, шутила мама, и в ее словах было столько любви, в сравнении с которой все постельные утехи ничто.

Меня взорвало. Нет, не взорвало, я взорвался. Все накопившееся, утрамбованное и спрессованное усилиями воли, вырвалось наружу. Гнойник, который Вика взрастила в моей душе, прорвало. Я захлебнулся мерзкой жижей и потерял власть над собой.

Оправдываться бессмысленно, хотя и подмывает. Ударив жену, я на девяносто процентов сдержал силу. Но этого хватило, чтобы Вика полетела на пол, перепугалась до крайности. Вид жены, на карачках ползущей по квартире, слегка протрезвил меня. Но Вика вздумала искать защиты у папы, которого минуту назад обвинила в смертном грехе.

Я выкинул жену из дома.

О моих последующих переживаниях распространяться не буду. Кому они интересны? Да и касаются только меня, неудачника по всем статьям.

Виктор и Виктория

Через месяц после ухода жены Виктор поменял работу. Закрытие завода, как объявили владельцы, вопрос ближайшего времени, Виктор не хотел присутствовать на похоронах предприятия, в которое вложил столько сил. Ему единственному сделали предложение – аналогичная должность на современном комбинате в соседней области. Остальные управленческие кадры, с точки зрения хозяев, интереса не представляли. Виктора никто не осудил – большинство коллег были пенсионного и предпенсионного возраста, а у Виктора вся жизнь впереди.

Жизнь в квартире, где каждая вещь напоминала о Вике, хождение по улицам, где то и дело мерещилась жена, идущая впереди или навстречу, превратились в мучение – как постоянная боль, от которой нет избавления. Враки! Ольга говорила, что нет такой боли, с которой медицина не могла бы справиться.

С Ольгой Виктор и советовался по поводу своих планов. Главной проблемой был отец. Ольга сказала, что перевозить Максима Максимовича, вырывать из привычной обстановки нельзя.

– Ты будешь с утра до вечера торчать на работе, а он томиться в чужой съемной квартире. Пусть остается на насиженном месте, я присмотрю за ним.

– Иными словами, ты одобряешь мое решение резко сменить жизненный вектор?

– Я тебе не жена, чтобы одобрять или не одобрять. Тебя волнует отец, я говорю, как лучше сделать.

– Оля, у меня будет приличная зарплата, давай буду оплачивать тебе уход за папой? Пожалуйста, отнесись к моим словам трезво! И не обижайся! Я понимаю, что мы для тебя, как и ты для нас… практически члены семьи…

– Не распространяйся, – перебила Оля, – не мети хвостом. Когда уход за Максимом Максимовичем потребует много времени, будешь оплачивать. А сейчас – рано. Ты отцу уже сказал?

– Нет, сначала хотел с тобой поговорить.

Оба прекрасно понимали, что «поговорить» означало просьбу о помощи. И Оля, как всегда, не отказала в помощи.

Максим Максимович, выслушав сына, растерялся и испугался, но быстро справился со своим страхом одиночества, горячо поддержал. На современном предприятии для Витеньки, конечно, откроются большие возможности и перспективы. Вот и Вика хотела, чтобы он сменил работу.

Немой вопрос: «Вика?» – не сходил с лица Максима Максимовича, хотя вслух отец не решался спросить о невестке.

– Папа! – строго сказал Виктор. – Ты должен хорошо уяснить одну вещь! К разрыву шло давно. Это наши с Викой отношения. Наши! – подчеркнул сын. – Не твои отношения с невесткой, не отношения между нами троими, а только между мной и Викой. Твое участие никоим образом не могло повлиять на то, что происходило между нами. Запомни, пожалуйста, это твердо и давай больше не возвращаться к данной теме.

Теперь у Виктора была служебная машина, на которой он приезжал домой по выходным. Езда по ночной пустой дороге – двести километров на приличной скорости под приятную музыку – доставляла удовольствие. Праздное пребывание дома тяготило, но было неизбежным. Виктор большей частью спал – в субботу и воскресенье вставал после полудня. В субботу делали с отцом закупки продуктов, в воскресенье Виктор старался уехать после обеда. Дома его давили стены, квартира казалась выставкой похоронных принадлежностей – словно здесь была погребена их с Викой любовь.

Работа – лучшее лекарство от душевных невзгод. Какая работа – неважно. Рыть канавы, бросать уголь в топку, писать компьютерные программы, командовать на плацу – главное, чтобы не оставалось сил и времени переживать любовный крах. А дома у Виктора этого свободного времени оказывалось навалом – переживай, не хочу. Он и не хотел, поэтому маялся дома, стремился поскорее уехать.

Новое предприятие технологически отличалось от старого, как автомобиль от телеги. Коллектив ничего общего с семьей не имел – каждый сам за себя. Сотрудники на западный манер излучали оптимизм, уверенность и глубокие знания. Речь пересыпали модными словечками и англицизмами. После родного завода, как из дома престарелых, Виктор перенесся в молодежный лагерь честолюбивых сверстников. Это приятно будоражило кровь, хотя он сразу позиционировал себя женатиком, каждый выходной рвущимся к любимой супруге. Даже стал носить обручальное кольцо, хотя прежде оно валялось в тумбочке. Виктор не терпел внешних атрибутов социального статуса. Зачем кольцо? Кому-то демонстрировать или самому помнить, что женат? У меня память хорошая. Но теперь вернулись юношеские страхи перед женщинами. Впрочем, не особо острые. Ни на думы о Вике, ни на мечты о симпатичных сослуживицах не хватало мысленного пространства. Требовалось быстро войти в дело, принимать решения, каждое из которых новые коллеги рассматривали под микроскопом. Он снял однокомнатную квартиру, ее хозяйка за дополнительную плату делала раз в неделю уборку, стирала белье, утюжила ему сорочки. Он приходил поздно вечером в эту холодную чистую берлогу, варил пельмени или сардельки, ужинал, читая книгу, ложился в постель, еще немного читал и отрубался – засыпал при свете настольной лампы на прикроватной тумбочке. Иногда среди ночи вскакивал – куда делась Вика, почему не чувствует ее нежного тепла? Садился на постели, стирал со лба испарину, брал книгу, ложился и заставлял себя вникать в смысл текста, пока снова не смаривала усталость, не слипались глаза.

Прошло полгода. Виктор ни разу не встретился с Викой, не разговаривал с ней по телефону, не слышал о