Вернись в завтра

никто слушать не стал.

—

Не пизди, Витька! Давно уж нет милиции в деревянных домах.

—

А у нас в поселке есть!

—

В деревне другое дело, там случается всякое.

—

А жена твоя жива?

—

Да, ждет меня. Письма, посылки шлет, детей растит. Трое их имеется. Старший уже работает, средний служит в армии, младший школу заканчивает…

—

Сколько ж до конца срока тебе осталось?

—

Еще пять лет. Червонец уже отмучился. Уж и не ведаю, доживу ли до воли, — скульнул человек жалобно.

—

Куда денешься?

—

Дотянешь! — ободряли зэки.

Но не дожил человек, всего три месяца оставалось до воли. Машина, влетев в марь, придавила собою насмерть. Когда подняли грузовик, даже думать о спасении человека было бессмысленно. А ведь за день до смерти отправил письмо жене, просил ждать…

Федя до самого последнего дня сомневался и не спешил сообщать отцу об окончании срока. Знал, Колыма непредсказуема и жестока.

Что и говорить, в зоне он нередко вспоминал свою семью, сына и жену, ушедших без времени, мать — не пережившую горе. Но здесь в бараке наслушался такого, что понял, его боль не особая, другие перенесли и пережили не меньше, а даже больше, чем он. Но это не утешало, лишь озлобляло. Ведь вот за что наказан так свирепо? Почему судьба, дав все, отняла главное, без остатка и надежды на завтра.

Федька перестал верить людям. Он изменился полностью, подозрительный, немногословный, вспыльчивый, он держал на слуху всякое слово, сказанное о нем.

—

Злой ты нынче, жестокий, все забываешь, что я не охранник, а отец тебе. Успокойся, приглядись, ведь мы родные! Всего двое нас осталось на земле. Чего мне зубы все время показываешь? Ведь и сам пережил нимало, но ни на кого не кидаюсь! Это и у тебя пройдет со временем. Но скорей бери себя в руки, покуда дров не наломал, — уговаривал сына Андрей Михайлович и Федька старался. Он сам загружал себя работой до изнеможения, чтобы пустого времени не оставалось ни минуты. И приходя в дом, валился и мигом засыпал.

А во сне ему снова снилась зона. Вот охрана вздумала покуражиться и, отпустив овчарок, травят на Федьку псов. Сколько раз случалось такое… Кое-как уползал, весь оборванный, измотанный, покусанный, а охрана хохотала:

—

Раз яйцы не отгрызли, значит живой! В другой раз не попадайся, пропадлина!

А ведь всего-то, вышел за барак покурить.

—

Ну почему на зоне всегда снилась воля, а на воле — зона? — вскакивает человек, отгоняя от себя навязчивые колымские видения.

Почему в каждом дне, словно назло всплывают обиды и пережитые унижения, и снова закипает внутри боль, не дает покоя. Как хочется забыться. Но едва отвлекся, увидел перед собой портрет жены, она ушла из жизни совсем молодой…

—

Федя! Сходи к Тоньке за молоком, — просит отец. Тот едва переступил порог соседского дома, навстречу Колька выскочил:

—

Дядь Федь, а ты знаешь, почему солнце греет, а луна нет?

—

Солнце жизнь дает, а у луны на это сил нету. Потому только светит.

—

А почему небо серое, а снег белый из него падает? Кто там снежинки вырезает? Почему они холодные? — забирался на колени.

—

А зачем у мамки сиськи растут, а у дядьков их нету? Почему курица яйцы родит, а не цыплятов? — засыпал мужика вопросами.

—

Не спеши узнать все сразу, а то скучно жить будет, подрасти еще. Сам поймешь! — останавливал мальчонку.

—

А почему у тебя тетки нет? Иль ты как наш дед, вовсе старый?

—

Тетку еще найти надо.

—

Чего это искать? Глянь, сколько их по улице ходят.

—

Колька! Не глуми голову, отстань, совсем человека измучил, слезь с колен. Ты ведь уже большой! — краснела Тонька за сына, урезонивала пацана. Но тот не унимался:

—

Ну чего ты скучаешь? Хочешь конфетов? Мне дед принес! На тебе, — запихивал в рот хохоча.

Федька обнял мальчонку, забылся, отвлекся от своих бед. Куда делась Колыма с ее холодами, бараками, горестями. Все это выбил звонкий Колькин смех и куча разных вопросов, на какие не так просто было найти верные ответы.

—

Ну, ладно, Колька, пора мне домой идти, — глянул человек на банку молока, стоявшую на столе.

—

Не пущу! Останься со мной! Живи у нас! — обхватил ручонками и никак не хотел отпускать человека. В глазах Кольки погасла улыбка. Федор растерялся, беспомощно оглянулся на Антонину, та и сама не ожидала от сына такой выходки и попыталась оторвать пацана от соседа, но мальчишка прижался к нему всем телом, сцепил руки и не отпускал.

—

Коля, не хулигань, а то дядя Федя перестанет к нам приходить. У него есть свой дом. Зачем ты его насильно держишь у нас. У него своя семья, отпусти человека! — уговаривала мать.

Колька нехотя послушался. Но спросил:

—

А ты к нам будешь приходить?

—

Само собою! — пообещал Федор и поспешно вышел от соседей.

В эту ночь ему не снилась Колыма. Колька выбил ее из памяти и до самого утра во сне не отпустил Федьку. Он бежал вместе с мужиком на речку, ловил пескарей и плотву, играли в прятки и догонялки, бродили по лесу, потом рвали цветы на лугу. Всю ночь звонко смеялся мальчишка. И человек проснулся утром в прекрасном настроении, он впервые хорошо отдохнул и выспался.

Федька в душе посмеялся над просьбой мальчишки остаться с ним. Он и не думал о таком. Ведь Тоня была не в его вкусе. Грузная, грубая, вспыльчивая женщина была хорошей хозяйкой, трудягой, но не хватало в ней женственности, сердечности и тепла. Заскорузла она в своих бедах, омужичилась и, махнув рукой на бабью долю, жила для семьи, радуясь тому, что имела, не хотела никаких перемен и в тот вечер, когда ушел Федька, Тоня впервые серьезно поговорила с сыном, попросила не виснуть на человеке, не приставать к нему, не позорить ее и деда. Мальчонка не все понял, но пообещал отстать от соседа. Молча он удивлялся, почему ему запрещают найти себе отца. Вслух он не говорил о том. Но мечтать продолжал. А тут Федор появился вскоре и стал обкладывать подсохший камин изразцовой плиткой. Пока Колька с матерью до вечера были в детском садике, Федор уже наполовину справился с делом и собирался продолжить свою работу завтра, закончить весь камин, а через день, протерев его до блеска, уйти спокойным. Но не тут-то было. Колька, забыв обо всех обещаниях, снова прилип к соседу. Мальчишка не хотел замечать сердитое лицо матери, недовольное покашливанье деда. Колька выбрал Федора в отцы, не говоря никому, не советуясь ни с кем, упрямо добивался своего. Он показывал человеку свои игрушки, хвалился обновками, рассказывал, как живется ему в детсаде.

—

Отстань же ты! — не выдержала Тонька и, шлепнув Кольку по заднице, хотела увести сына в другую комнату, но Федька вступился:

—

За что наказала?

—

Нельзя навязываться. Почему самовольничает и виснет на тебе. Ведь не маленький, пять лет скоро, понимать должен как себя вести. Сколько ему говорю, ничего слышать не хочет.

—

Эх, Тоня! И ты туда же, как все, вбиваешь пацану требования этикета. А ему