никакими льготами, деньгами не оценить вашу работу. Как бы ни шутили, а всякий из нас рисковал головой. А за что? Ведь охраняем карман государства, его ресурсы и запасы! Если б не мы, лосось давно истребили б и осталась бы она лишь в Красной книге. Конечно, дорогой ценой за нее платим: своим здоровьем и даже жизнями, — но нет другого выхода. Ничто и никто кроме инспектора не остановит браконьера, — вздохнул Назаров и добавил, — как человека прошу, береги Олю…
—
Понятное дело! Я и сам ее держу как сеструху свою. Думаю, что сберегу.
—
Давай, Гоша, поезжайте, держитесь вместе! Не давайте в обиду друг друга и не пропадайте,
звоните! Помните, вы очень дороги и нужны нам, — отвернулся человек к окну и, выдержав паузу, сказал, — берегите себя, слышь, Гоша? С тебя как с мужчины — особый спрос. За обоих.
Ольга уже собрала вещи и мигом вынесла из общежития свои пожитки. Она привычно села в лодку и, помахав рукой инспекторам, провожавшим их, натянула на голову капюшон и отвернулась от берега. До самого поселка женщина не обронила ни слова.
Когда поселенец причалил у моста, женщина взяла вещи, вышла на берег, огляделась, поежилась и пошла по тропинке, слегка пошатываясь. Она плакала, но так не хотела, чтобы эти слезы увидел Гошка. А он молча взял чемодан из ее рук, обогнал, чтоб не плестись в хвосте, пошел вперед, чтобы открыть двери.
—
Входи! — позвал Ольгу. Она шла, не видя ничего под ногами. — Оля, улыбнись своему дому! — тормошил Гоша женщину.
И только тут она вскинула голову, увидела дом, удивилась и, отступив на шаг, оглядела:
—
Куда ты меня привел? — спросила тихо.
—
В твой дом! Не узнала?
—
Разве это тот самый барак?
—
Я ж говорил!
—
Ничего общего! — потрогала рукой стену не веря глазам.
—
Внутри еще лучше! Входи! — распахнул двери.
Ольга вошла в дом. Молча обошла все комнаты:
—
Это мое? — не верилось ей.
—
Само собою. Это только твое! — помог Гошка снять куртку. Он сразу понял, что Анна совсем недавно ушла отсюда. Она протопила печь, приготовила поесть и навела порядок. Даже полы вымыла. Не захотев мешать, ушла домой, и Георгий в душе был благодарен ей за все за заботу и тонкое чутье.
—
Садись поешь, жена приготовила…
—
Потом, не торопи. Успею, — присела на кухне. — А у меня, Гош, полный облом! По всем швам все лопнуло, ничего не состоялось. Везде крах! И не только с заводом. Я стала совсем невезучей!
—
Как знать, Ольга, может, все к лучшему повернулось и закончилась полоса твоих неудач. Во всяком случае, квартиру теперь имеешь неплохую. А ведь это немало! Все остальное — дело времени. Оно все и всех лечит. И то, что сегодня кажется горем, завтра станет радостью. У меня в жизни много раз так случалось.
—
Правда?
—
Ну, конечно…
—
Помнишь, я говорила тебе, что люблю человека. Уже давно привязалась к нему всей душой. Дышать без него не могла, но держалась изо всех сил, скрывала. Недавно как черт на язык дернул, насмелилась и призналась в любви, сама. Прямо в кабинете! — заплакала и засмеялась баба. — Он так вылупился на меня, я даже испугалась, что его удар хватит. Долго продохнуть не мог, а потом сказал: «Я прощаю тебя! Ты просто не подумала, что сказала. Ведь я вдвое старше и по возрасту гожусь в отцы! Если захотела острых ощущений, то знай, я никогда не имел побочных связей и ни разу в своей жизни не изменял жене! Я — однолюб, и моя семья никогда не была мною опозорена. Ты еще молода, не раз вернешься памятью к этому дню, но знай, не все мужчины — кобели, не каждый может ради минутной похоти бросить под ноги даже очень красивой и молодой женщине свое доброе имя. Во всяком случае, я на такое не способен!» Понимаешь, Гоша? А ведь я просто любила и вовсе не собиралась разбивать его семью или познать как мужчину. Я любила сердцем, а ни телом. Это совсем другое. Он был моими крыльями, светом звезды, ее не взять в руки, но она грела и жила во мне. А он все заплевал и перевел на низменное на похоть… Как это больно было слышать мне.
—
Понимаю, сеструха! Но поверь мне, могло случиться хуже, если б он как облезлый кобель полез лапать, воспользовавшись случаем, или попытался бы обабить, завладеть тобой!
—
Да кто б ему позволил? Во, отморозок! Да я ему все зубы в задницу всадила б! Иль за кого меня держишь? Я ж — не дешевка! — побагровела Ольга.
—
А раз сама призналась в любви — снимай трусы, давай знакомиться! Так поступают все, кого доводилось знать мне. Они не признают других отношений с бабой. И твой козел — или отморозок, или кастрат, но не мужик, доброго слова не стоит тот мудило!
—
Нет, Гошка, не смей так о нем! Он просто не понял меня! И видно сам никого не любил по-настоящему, вот так, как я его. Не думая ни о чем, влюбилась, да вот так неудачно!
—
Оль, а за что ты его полюбила?
—
Не знаю, но он такой хороший!
—
В чем?
—
Он всех понимает, жалеет. Он добрый!
—
Тормози, сеструха! Он хоть раз поздравил тебя с днем рождения или с Новым годом? Принес каких- нибудь конфет?
—
Нет, но и я — не ребенок, чтоб конфеты жрать.
—
Ну, а духи? Хотя бы вшивую открытку?
—
Гошка, ты
сдвинутый! Зачем мне, инспектору, духи? Или открытка?
—
Дурочка! Сначала ты — женщина, а уж потом — инспектор. И если он — вонючий жлоб, его не любить, а ненавидеть стоило! Как это он тебя, красивую бабу, вниманием обходил? А ты, шибанутая, считала добрым, но за что?
—
Он никогда не кричал ни на кого.
—
А это, от трусости, что может схлопотать по соплям? Или люди того не заслужили? Повезло ему с ними как в лотерее.
—
Нет, он, вправду, — самый лучший, но меня не понял.
—
Он сам себя не дергал, небось, нынче всю свою задницу уделал в синяки за дурь непроходимую. Тебя он понял, в том не сомневайся! Вот только в своей душе ответа не сыскал. Да и есть ли она у него, корявого?
—
Гош, о чем вы с ним говорили? — спросила Ольга любопытно.
—
Про отчет. Переделать велел, сказал, укоротить, убрать все лишнее!
—
И все?
Вы читаете Дикая стая
