попался? — спрашивал дед.
И, словно услышав вопрос человека, из кроны сосны мяукнул второй котенок. Он издалека услыхал голос матери. Кузя поспешила к нему навстречу. Обнюхала, облизала.
— И его отделила? — качал головой лесник, глядя на Кузю с укоризной. — Кто ж их к тайге приучит, горемычных, что ж не пожалела малышей?
Лесник смотрел на молодую кошечку. Она напоминала ему Кузю в детстве. Такая же вертлявая, гибкая непоседа.
— Как же уберечь вас от лиха нынче? Ведь беда к нам пришла. Одна на всех…
Рысята удивленно смотрели на человека. Чем он недоволен? Ведь вон как расцветает, хорошеет тайга. В ней столько всякой добычи бегает. Чужому нельзя, а другу матери они разрешают поохотиться в своих владениях. Пусть и в его пузе тепло станет.
Котята смотрели на старика, оглядывающего коряги и кусты.
Эх и смешной! Да разве так добычу поймаешь? Надо быстро бегать, живность с прыжка брать — горячую, трепыхающуюся. Чтоб кровь все губы забрызгала.
По человек будто не понимал, не слышал рысят. А тут еще и мать сидит, не шевелясь. Рысятам вскоре наскучило сидеть без дела, — будто пеньки в тайге. Решили порезвиться.
Слегка покусывая друг друга, теребя мать, отвернувшуюся от них, рысята бегали по корягам, деревьям. Прятались друг от друга под ветками и кустами, потом догоняли, дрались в шутку, барахтались подальше от родительских и человечьих глаз. Они радовались встрече и не слышали, как лесник вытащил из-под куста дохлого лисенка.
— Значит, уже и сюда беда докатилась. Уводи детей подальше, покуда живы. Люди придут тайгу лечить. Они не все лесники. Убить вас могут. Как тебе объяснить, голубушка, чтоб ты поняла? — сетовал дед, что не знает рысьего языка, что не понимает его Кузя.
Как он ошибался! Покуда лесник осматривал кусты, пни, коряги, рысь пыталась объяснить котятам случившееся и подвела их к дохлому лисенку.
Котята не поняли, почему тот не шевелится. Если не порвана шкурка, надо бегать. Но рыжий не шевелился. Даже страшно стало от этой неподвижности.
Болезнь? Но болеют старые звери. Котята не хотели слушать о плохом. Им хотелось играть, бегать, прыгать. Зачем мать говорит о страшном? А вон и человек смешной, вытащил из кустов куропатку и нет бы съесть ее, солнце на земле зажег и туда кинул и лисенка, и куропатку. А зачем? Для чего?
У рысят от жары и света глазам больно стало. Они убежали в чащу, подальше от огня.
Лесник нашел еще зайчонка. Тот еле дышал. На шее укус лисы. Значит, больная была.
— Надо торопиться мне, Кузя, — засобирался лесник и позвал с собой рысь. Но та не двинулась с места. И старик заспешил домой.
Кузя уводила котят в распадок. Там вода уже спала. Можно перейти его и жить там. Болезнь вряд ли туда добралась. Хотя куропатки летают, могли занести. Но Кузя запомнила запах беды.
Рысята охотно пошли за Кузей, думая, что позвала на охоту.
Много дней жили они в чужих угодьях. Их либо прогоняли, либо били взрослые, совсем матерые рыси. Не раз видели они в тайге дохлых зверей и птиц.
Случалось, за целый день никого на пути не встречали. А те, кого доводилось увидеть, вскоре покидали свои участки.
Остановилась семья в совсем незнакомых местах. Здесь вряд ли бывали даже знакомые сороки и сойки. Рысята не раз звали Кузю вернуться обратно. Но та и слышать о том не хотела.
В новых владениях росло много бамбука, которого рысята никогда не видели. Но он им понравился сразу. Едва бамбук зашуршал, можно смело с дерева прыгать, — добыча бежит.
Рысятам не стоило объяснять, сами поняли, что бегать в бамбуке не стоит. Добыча разбежится. Можно получить и неприятное. Бамбук скользкий и мог больно уколоть в бок или в лапу.
Рысята, да и сама Кузя, не знали, что с северного Сахалина они перекочевали на южный, где и тайга была помягче, и климат не таким суровым.
За время миграции, а из северной тайги в тот год много зверья ушло, подросли и окрепли рысята. Они стали почти такими, как их мать.
Кузя так и считала, что родилась в зимовье лесника. Она не помнила свою мать, не видела и не знала отца. Выросшая у людей, она хорошо понимала их. Люди этого даже не подозревали. Но так случалось часто, что звери, выросшие в человечьем доме, понимали его язык.
А вот люди, проработавшие и прожившие в тайге веками, очень слабо понимали тайгу, язык ее обитателей. Хотя человек приходил в лес гораздо чаще, чем зверь к человеку.
Люди не могли обойтись без тайги. Она же без них обходилась.
Кузя не боялась людей. Она за время пути видела многих. Но на глаза не показывалась. Эти человечьи голоса отпугивали ее. Громкие и злые, тихие и скрипучие, они не были похожи на голос лесника, и Кузя им не верила.
А однажды, когда рыси пробегали неподалеку от села, котенок Кузи не выдержал и унес из человечьей лежки курицу, приняв ее за куропатку.
О! Если бы рысенок знал, что случится, согласился бы еще неделю не жрать.
Хозяин курицы схватил ружье и стрелял по рысенку много раз. Тот давно бросил курицу. Она осталась жива. Но вот рысенку человек прострелил лапу. Ему и этого показалось мало. Ему нужен был рысенок, и человек бежал по тайге, не давая перевести дух и зализать рану. Он кричал, стрелял, грозился и бежал за рысями, не уставая.
Остановился он, когда у него кончились патроны. Это по наступившей тишине поняла Кузя и решила воспользоваться.
Ведь человек живет в доме. В его нору рыси не вошли. Почему же он вошел в тайгу, — чужой для него дом и завел в нем свои законы? Разве рыси убивали людей в домах? Почему же человек стал хуже и злее зверя?
Кузя остановилась. Тишина тайги обрадовала ее и повернула назад, к человеку. Тот в ярости забежал далеко и понял, что безнадежно заблудился.
Держа в дрожащих руках курицу, он оглядывался по сторонам. Видно, никогда не бывал в тайге так далеко.
Кузя быстро нагнала его, глянув вниз, прыгнула точно. На плечи и голову. Свалила мужика ничком в мох. Тот заблажил, закричал заполошно, задергал ногами.
Кузя видела красную жилку на шее человека. Ее она нашла и по запаху. Перекусить — и не станет кричать. Уйдет жизнь. Но он не убил, он ранил, хотя мог и погубить ее рысенка.
Рысь убрала когти из мягкого толстого тела. Рыча села рядом. Мужик встал на карачки. Увидел Кузю и заорал оглушающе. Рысь кинулась, повалила на спину, вскочила на грудь. Лапой придавила горло. Опустив морду к человечьей шее, зашипела грозно. В самое лицо. Глаза человека стали круглыми, как у зайца. Он хотел, но не мог кричать. Кузя сразу почуяла запах человечьей мочи. Не поняв, зачем человек тайгу метит, если не может выбраться из нее, решила прогнать мужика. Порвать его Кузя не смогла. Ни сородича, ни любого другого зверя не пожалела бы. Но этот — человек… И ее саму вырастили люди. Нельзя делать из них добычу. Кузя помочилась на мужика, пометив для того, чтобы ни одна рысь его не тронула.
Обидчика сберегла от собратьев, бегущих следом.
Мужик не понял. Лежал неподвижно. Кузя, не оглянувшись, прыгнула на ель, вскоре нагнала рысят. И только много позже узнала она от рысей, что видели они мужика, тот нес в руке большую куропатку. Он вышел из тайги к людям, упал на землю и долго выл. Наверное, его из леса прогнали звери за то, что он пах рысиной мочой. «Таких никто не жрет», — решили рыси.
Кузя и потом встречалась с людьми. Видела детей, которые приходили в тайгу за грибами, ягодами и орехами. Они были разными, как звери в тайге.
Кузя не знала, что в ее лесу, на ее участке в это время свирепствовала таежная чума, унося каждый день множество жизней таежных обитателей.
Если бы видела она, сколько людей пришло на помощь тайге, ее жизням!
До глубокой ночи не уходил со своих угодий ее лесник. Он чистил тайгу от чумы, убирая из лисьих логов заразный мох и траву, сжигал куропаточьи гнезда. Много рысьих лежек очистил старик от больных
