Дашка согласно кивнула головой.
— Ну а теперь вали домой. И не трясись. Если что — хиляй ко мне. Но, думаю, нужды в том не будет.
Дарья едва вышла из барака, как бугор позвал фартовых. Рассказал услышанное.
— Далеко они не смоются. Пурга пристопорила. Где-то в Трудовом кантуются. Можно было бы чердаки и сараи про- шмонать. Но то занудно. Надо их накрыть быстро. Высовываться вряд ли захотят. Но без жратвы не смогут. Накроют магазин иль харчовку. Вот тут бы их и попутать. На станции стре- мачей надо поставить. И около больнички пусть на шухере будут. Накроем — по своему закону судить станем, — гудел Тесть.
— Липа это все, бугор! Ну зачем зэку в Трудовое переться? Калган, что ль, лишним стал? Здесь не Одесса и не Ростов. Тут мусора. Не слиняешь. Да и на что рассчитывать, если своих нет? Будь они фартовыми, сразу бы к нам прихиляли. А фраера в ходке знают, что бывает с теми, кто законы наши нарушает. И Дашка темнит. Ей везде свое мерещится. Ну, положим, смылись фраера! Пофартило падлам. Почему у Дашки на чердаке объявились?
— Тихона ты пришил иль они? Захлопнулся? То-то! А теперь делайте, что я велел. Хавать и они хотят. А голодное пузо в холод сильней страха допекает. Живо на стрему, куда указано! — посуровел Тесть. И фартовые тут же вышли из барака. Коротко переговорив, разошлись в разные концы села.
Тесть сидел один у окна, насупившись, обдумывая все, что слышал от Дашки, фартовых. Размышлял по-своему: «Мусорам в башку тоже может стукнуть накрыть фраеров на столовой иль магазине. На то ума иметь не надо. Но, завидев стрему из фартовых, захотят обождать, а вдруг смычка имеется, вдруг эти гнусы не случайно прихиляли сюда? Может, позвали их? Иль должок за кем имелся, вот и нарисовались выдавить его. Свой шухер поставить. Чтоб всех разом накрыть. Или, не домозговав всего, решат дождаться, пока мои кенты накроют гастролеров, чтоб своими калганами не рисковать, — закурил Тесть. — На чердаке прижились, падлы. У Дашки. А может, с согласия Тихона, может, он их знал? Но тогда зачем угробили? Он ведь и мог помочь слинять. Если вместе ходку тянули. Хотя вряд ли. Тихон был себе на уме. Вон с Дашкой два с лишним года прожил, а зарплату не давал. На свои башли тянула баба. Оттого и спилась дура, что чуяла неладное. Надежды, опоры в мужике не видела. И, понимая, что временно тот с нею, скатилась вовсе. Коль нужна бы была, сумел бы удержать. По-мужичьи. Ведь удалось с бригадой. А тут с бабой не сладил. Значит, не нужна была… Черт меня дери, да что это я о Дашке тут? Идет она ко всем… — злился на себя Тесть. И мысли его снова перекинулись на сбежавших из зоны: — Лихие, падлы! В Трудовом уже неделю. А кроме Дашки, никто их не засек. Что ж они хавали все эти дни? Даже мои кенты их прохлопали. Ведь магазин или обжорку они не могли миновать. А может, Дашкину кладовку тряхнули? Тихон был запасливый. Надо самому сходить на чердак да глянуть. Хотя легавый все уже заследил. Сыщик недоношенный. Одни мороки от него», — встал Тесть, решив проверить сказанное Дашкой.
Он вошел к ней без стука, резко рванув на себя дверь. Крючок, коротко ойкнув, выскочил из петли.
Баба обедала; увидев Тестя, пригласила к столу. Тот усмехнулся. Сказал коротко:
— Чердак гляну. Сам. Ты, того, не ссы. Не бегай к легавому…
Отворачиваясь от ветра и снега, преодолевая его порывы,
ступил на хлипкую перекладину. Та взвыла под его ногой. Бугор выругался. И, ступая тихо, осторожно, полез вверх.
Дверь чердака, словно в шутку, открылась и ударила в плечо. Не сбила. И тут же, от встречного порыва захлопываясь, огрела с другого бока.
— A-а, лярва! — еле удержался Тесть на перекладине. И, схватившись за дверь, подтянулся, влез на чердак.
Пахнуло сыростью, пылью, плесенью. Бугор внимательно оглядел углы. Потом шлак под ногами, печные трубы, балки, перекладины.
«Да, легавый прав. Верно подметил, трое фраеров тут крутились. Один и вовсе — с плевок размерами будет. След от ног его — как детский. Шлак почти не вдавливал. И спал возле трубы, скорчившись. Тепло любил, гад. А может, простыл? Такого через любую форточку протиснуть можно. В нашем деле, средь фартовых, таким цены нет, малый кент подспорье. Правда, норов у них дрянь, как правило. За то их трамбуют часто. Всей «малиной». Может, этот — фартовый? — вглядывался в следы бугор. — Вот тут он спал. Ничего особого. Здесь он прослушивал камору Дашки. Вон следы пальцев на трубе. Маленьких, цепких. Когда в печке нет задвижки, каждое слово, чох и вздох на чердаке словно рядом слышны. Такое фартовые знают».
И вдруг взгляд бугра остановился на трубе. Вот и расписался Сова. Знакомый кент. Только у него одного, такого низкорослого, не было указательного пальца на левой руке. Его он еще по молодости проиграл в очко.
Тесть обрадовался. Есть одна нить. Но кто с ним? И почему Сова не пришел к нему, к Тестю. Разглядывал бугор чердак внимательно.
Двоих других Василий не узнал, хотя прочел, увидел многое.
Главарем беглецов, что его огорчило, был не фартовый, как случалось в таких делах всегда. А длинный тощий мужик, хорошо видевший в ночи. Обычно такие случаются среди охотников и лесников или геологов.
В полной темноте, не зажигая спичек, не только нашел Дашкину трубу, а и выдавил два кирпича и забил тряпьем весь дымоход. Зол был на бабу. Только ль за ее любопытство хотел наказать? У этого мужика очень сильные руки. И это при такой худобе! Вон на брусе он сидел. След от задницы, как на бумаге, хоть отпечаток рисуй, портрет со спины. Не зад — биография. Садился осторожно. И это при небольшом весе. Знать, трамбовали его не раз. Хребет ломали. Вставал, опираясь руками. Ладони широкие, жилистые, как у отменного мокрушника. А может, и был таким. Да в зоне вес потерял. На силу не надеялся. Ослаб. Но зверюга свирепый. Вон как кирпичи вырвал. С корнем. Со штукатуркой. Не до мелкой мести. Этот на Дашку зуб имеет. Встретит — замокрит как пить дать.
Третий — башковитый мужик. Это он Дашку с лестницы спустил. От верной погибели уберег. Отсоветовал ее мокрить, чтоб не накрыли легавые. Вот потому и следов почти не оставил, на плечах носил голову, а не тыкву.
Все трое были рецидивистами — это и так понятно, коль их на строгом режиме держали. Накрыть их будет нелегко. Провести разборку — еще труднее. Все трое знали законы фартовых. Потому-то и избегали всяких встреч, которые не сулили им ничего доброго.
Надолго ли они в Трудовое пожаловали, что замышляют, когда и куда слиняют, знали только они, беглецы.
Тесть понял, что никто из троих не станет искать встречи с ним, не попросит о помощи. И даже Сова, запачкавшись здесь, знает: пощады ему не будет. Ведь приехал он в чужую коллу и похозяйничал без разрешения бугра. Что за это бывает, знал всякий, кто хоть раз имел дело с «малиной». Чужаков никто не признавал, и расправлялись с ними по своим законам.
Бугор вошел в барак, не замеченный никем. Лысый стопорило, поглаживая пустую бутылку под мышкой, напевал:
Гоп со смыком, это буду — я,
воровать — профессия моя…
— Заткнитесь! — рявкнул Тесть. И, оглядев койки, спросил: — Кенты меня искали?
— Покуда нет, — послышался голос сявки.
А вскоре ввалились фартовые.
— В тайге они. Видели, как через сугробы смывались. Мы только к магазину — они оттуда. С рюкзаками. Мы — к ним. Они — ходу! Мы — за ними. Они — в тайгу. Мы — следом. А они как сквозь землю провалились. Как лешаки. Каждый куст, сугроб и дерево перетряхнули. А фраера четко слиняли.
— А ну, волоки сюда Никитку! Этот всю тайгу насквозь знает. И хоть не фартовый, любого изловит в лесу, — грохнул бугор.
— Да ты во двор выглянь, посмотри, что снаружи творится. Света Божьего не видно. Пурга озверела. Сами едва живые вернулись. Куда еще переться? И те фраера сдохнут. В тайге — не на чердаке у Дашки. Метет, ног не чуешь, — заговорили воры.
