заблажил во весь голос:
— Мамка, мусора папку замели!
Ольга подойник из колен выпустила. Молоко вылилось на ноги.
— За что? — спросила пересохшим голосом.
— Забыли вякнуть. А папка не допер!
Лесоводиха вскочила, забыв о корове. Откинула ногой табуретку и мигом кинулась к дежурке. Кто-то попытался преградить ей дорогу, она откинула плечом и ворвалась. Четыре парня били Гориллу ногами. По печени, по почкам, в пах, со всей силы, озверело.
Лицо Гориллы почернело. Губы то ли разбиты, то пи искусаны в кровь. Порванная рубаха съехала с плеча. На нем кровь запеклась — содрана кожа, видно, ремнем досталось, пряжкой.
— Расколешься, падла!
— Все равно прикончим! Будешь знать, как наших гробить!
— Метель его гада, бандита! За нашего! Так его!
Врезались кирзовые сапоги в тело, ломали ребра.
— Оставьте! Отпустите! Не троньте! — вырывала Ольга Гришку из рук милиционеров. Но те будто оглохли и ослепли от злобы.
Один из них схватил Ольгу за шиворот, толкнул в дверь так, что баба головой дверь открыла и вывалилась наружу с диким воплем:
— Люди! Помогите! Убивают!
Этот крик услышал Плюгавый, верткий сявка, и тут же пулей влетел в барак фартовых. А через минуту разъяренные законники уже мчались к дежурке, схватив ножи, вырвав колья из заборов.
В дежурную они вломились, когда Горилла хрипел. Из уголков рта у него шла кровавая пена.
Милиционеров и это не остановило. Они били его, лежачего, ногами. В голову, по плечам, под дых…
Законники налетели сразу. Чья-то дубинка уложила ударом по голове самого прыткого милиционера. Второго кулаком вмяли в угол. Ударив его об стену, тут же вышибли зубы и меткими короткими ударами отбили печень, почки, разбили пах. Окровавленного, вышвырнули наружу под грязную брань.
Третьего вбили лицом в окно и, содрав с него одежду, драли ремнями, пока кожа не стала отрываться лохмотьями.
Последнего решили судить разборкой. Выслушали и, порвав ему рот от уха до уха, вставили нож, били кодлой. Каждый законник приложил к нему руки, ноги, голову. Когда милиционер пытался встать, его тут же брали «на сапоги».
Окровавленного Гориллу унесли в барак. Отдали на присмотр и уход сявок, которые, зная все средства, тут же отмыли от крови и грязи Гориллу, смазали ушибы и раны только им известными средствами. Проверив все переломы, перетянули их, вправили плечевой вывих, отпаивали Гориллу чифиром, который быстро усыпил Гришку.
А в это время из тайги вернулись в дежурную часть десяток милиционеров, оставивших около Дегтярева несколько своих ребят.
Увидев возле дежурной части толпу разъяренных законников, смекнули, что произошло, и взялись за оружие. Решили пригрозить, прогнать условников от дежурной части. Но поздно спохватились. Законники вошли в раж.
Злоба за злобу. Месть за месть.
— Мужики! Опомнитесь! — крикнул из-за спин пекарь, проходивший мимо.
Один из милиционеров попытался урезонить:
— Кончай, ребята! Кравцов едет! Он разберется. Чего вы лезете?
Его поддержали трое и отошли от своих успокоить законников. Но те уже нанюхались крови. Глаза навыкате, кулаки зудят. С языка ругань летела такая, что у селян уши горели. Всякое за жизнь слышать приходилось. Но такое — никогда…
Сошлись вплотную. Ненависть, копившаяся годами, злоба за каждый день, прожитый в Трудовом подневольно, рвались наружу.
Угрозы, оскорбления, вперемешку с матом, унизительные обещания, гнусные жесты — все смешалось в один ком, и развязка, самая плачевная, была бы неминуемой, если бы не сявка, следивший за дорогой. Скрипучим, пересохшим от напряжения голосом он крикнул:
— Кенты! Срывайся! Амба! Колымский дьявол хиляет!
Законников это известие охладило. Сбились в кучу. Уходить не собирались.
— Пусть не подымают хвосты мусора! Да не лажают нас перед дьяволом. Нам неча ссать. И за Гориллу еще вгоним легашам калганы в жопы вместо свистков! — грозили законники.
— Ничего! Не отделаетесь! Все, засранцы, под вышку пойдете, — потирали руки милиционеры, завидев запыленную машину прокуратуры, мчавшуюся в село.
— Еще и воняет, блядва! — слышались отголоски недавнего накала от фартовых. Но пускать в ход кулаки теперь не было смысла. Это понимали все.
Машина, резко затормозив, остановилась у дежурной части.
Игорь Павлович тут же подошел к собравшейся толпе.
— В чем дело? — спросил строго и добавил: — Почему милиция занимается не своим делом?
— Бунтуют фартовые, — ответил кто-то из милиционеров.
Кравцов глянул на него искоса.
— Значит, вы виноваты, — бросил коротко. Милиционеры опешили. — Займитесь делами. Что стоите? Двое со мною на место происшествия. Остальным — на работу, на дежурство.
— Тут Горилла смыться может, — подал неуверенный голос один из милиционеров.
— Он в бараках у фартовых.
— А зачем ему убегать? — вспыхнула Ольга и крикнула: — Чуть не убили человека! А за что? Не убивал он вашего Дегтярева!
— А топор чей? Иль сам по себе с дерева свалился? — не выдержал милиционер, стоявший к Кравцову ближе всех.
— Не знаю про топор, но Гришка не убивал! — настаивала Ольга.
— Вы жена Григория? — спросил ее Игорь Павлович.
— Да, жена! — ответила, вскинув голову.
— Возьмите мужа домой.
— Как возьму, если двигаться не может? Всего изувечили, изломали ваши изверги! Хуже зверей на человека набросились. Еле отняли его. И меня вышвырнули из дежурки, чтоб убивать не мешала. Набрали не людей, скотов! Недаром их легавыми зовут. Нет им другого имени!
— Потише, ты! — цыкнул кто-то из милиционеров на Ольгу.
Но та только вошла во вкус:
— Чего рот затыкаешь? Иль я неправду сказала? Палачи проклятые! Чтоб вас всех поубивали!
— Успокойтесь! Хватит базарить! Займитесь лучше мужем. В ваших руках он скорее поправится. Помогите женщине мужика в дом перенести. Займитесь делом! — обратился Кравцов к селянам. Увидев, что законники ушли в барак, сказал милиционерам: — В барак к фартовым идти не советую. Лучше отвезите тело участкового после осмотра места происшествия с поездом в Поронайск. Детей его уведомите. А к вечеру всем быть здесь на месте. Без исключения.
Вскоре запыленная машина остановилась на дороге. Кравцов пошел в тайгу следом за милиционером, который обнаружил труп участкового.
— Юрий, а как вы нашли Дегтярева? — поинтересовался Игорь Павлович.
— Знаете, вечером он собирался сходить к Трофимычу, леснику нашему. Обещал старику курева. Говорил, что скоро вернется. Вечером, мол, в один дом еще наведаться надо, А потому одна нога — там, другая — здесь, как он любил говорить. Я и ждал…
— А почему вы не сходили к старику? Неужели трудно было?
— Предлагал я. Тем более что свободен был от дежурства. Но не пустил. Сам пошел.
— А Трофимыч знал, что Дегтярев к нему придет? Ждал его? Время обговаривалось?
— Нет. Дегтярев не связал себя этим. Пообещал и все. А оттягивать не любил.
