церкви.
Одевшись, торопится, ведь идти далеко. А надо успеть до звона колоколов.
Как отстояла службу, освятила куличи и яички, вспоминала радостно. Пасхальные службы женщина любила по-особому. Они очищали душу. Так и в этот раз было. Лишь после разговенья прилегла отдохнуть в своей комнатушке. Ноги гудели от усталости. Так и свалилась на койку, не раздеваясь, дверь забыла закинуть на крючок. А и кто к ней прийти может? Разве только свои бабы из обслуги, от них закрываться ни к чему.
Ксенья хотела отдохнуть с полчаса и встать. Но, как легла, так и уснула сразу. Проспала обед. Повара, зайдя к ней в комнату, оставили на столе заботливо накрытые тарелки и миски с едой, пожалели усталую женщину, ушли тихо, стараясь не разбудить ненароком.
Ксенья спала так крепко, что на другой бок не повернулась. Она ничего не слышала, видела чудный сон. И улыбалась. Еще бы! Ведь только во сне оживают мертвые и приходят к живым. Как дороги такие виденья! Как хочется их продлить...
Вот так и Ксенье повезло, снова увидела своего Алешу живым. Он подошел так близко, взял ее на руки, целует лицо, называет так ласково, что замирает сердце. Он любит ее как прежде, как любил всегда.
— Алеша, солнышко мое, радость и счастье мое! Не уходи! Побудь со мной! Я так истосковалась по тебе, если б ты только знал!
Ксенья ничего не увидела. Она услышала сквозь сон отчетливое:
— Ксюша! Я пришел к тебе! Я вернулся!
Женщина открыла глаза. Увидела человека, стоявшего возле койки, он пристально смотрел на нее.
— Алеша? Ты? — вдавилась в койку от страха. Ей не верилось. Ведь мертвые не оживают. Прошло больше десяти лет, как он погиб... Даже мать смирилась с его смертью. И только Ксеня ждала.
— Я вернулся! К тебе пришел! Насовсем! — протянул к ней руки, помог встать.
— Алеша! Это ты? — не верила глазам.
— Я, Ксюша!
— Откуда? Ты воскрес? — оглядела человека и увидела, что он не в военной форме, а в гражданской одежде, серой, изрядно поношенной, в грубых сапогах, в каких прошел очень долгий путь.
— Где ты был так долго?
— В Чечне.
— Столько лет! Почему молчал, что живой? Ведь я ставила свечи и поминала тебя как мертвого.
— Меня все посчитали погибшим,— ответил, присев на край постели.
— Алешка, это не сон? — ощупала человека.
— Нет. Я и вправду живой!—усмехнулся невесело.
— Ты попал в беду?
— Меня украли,— ответил коротко.
— Как? — не поняла баба.
— Очень просто. Я охранял склад. Ко мне подкрались сзади неслышно, чем-то треснули по голове, оглушили и унесли в машину. Я за всю дорогу не очухался. Когда пришел в себя, уже оказался в глухой, горной деревне за много километров от своей части.
— А зачем тебя украли?
— Черт знает! Но менять меня ни на кого не собирались. И почти сразу заставили помогать в огороде, потом строили дома,— рассказывал вяло.
— Короче, сделали из тебя раба?
— Вот этого не надо. Я жил в доме, совсем нормально, меня кормили тем, что ели сами. Я мылся в бане, спал в постели, не на полу.
— Почему ты молчал?
— Пойми, Ксюша! Это был глухой аул, где нет понятия о почте и письмах. С кем бы я его отправил? С первой вороной? Там, если хочешь жить, не дергайся! Меня тоже могли убить много раз. Только я не давал им повода.
— Ты не пытался бежать?
— А куда? Ведь не знал, где нахожусь. Меня никто не искал. Никому не стал нужен. Списать в мертвые оказалось куда удобнее и проще. Я понимал, что из-за меня никто не попрется в горы искать. Как- то тяжко было смириться, что я тут до смерти, навсегда.
— Ну, они же выезжали из той деревни?
— Только не для того, чтобы вывезти меня.
— Тебя там били?
— Нет! Зря врать не буду. Никто не обижал. Даже словом не оскорбили.
— А все говорят, что в Чечне над рабами глумятся.
— Я не был рабом...
— А кем? Неужели из тебя сделали хозяина?
— Да как тебе объяснить вернее и понятнее! В общем, я стал мусульманином, принял их веру! — почувствовал, как Ксенья резко отпрянула, отодвинулась от него.
— Эх-х, Ксюша! Когда попадешь в такую переделку, все начинаешь осмысливать иначе. И Богу было видно, почему вот так пришлось. Я не глумился над верой и остался прежним.
— Ты Богоотступник! Не выдержал испытания.
— Ксенья, остановись. Вспомни, сегодня Пасха. Нельзя браниться.
— Ты, прав. Прости меня! — погладила плечо Алешки.
— Знаешь, сколько раз я мечтал попасть в наш город, к тебе, к матери, к друзьям. Ты даже не представляешь, в какой дикости живут там люди. Ни врачей, ни учителей нет. Все как в пещере.
— Алеш, скажи честно, у тебя была женщина? — заметила аккуратную заплатку на пиджаке.
Человек покраснел смутившись:
— Да, я женат.
— Дети есть?
— Двое сыновей. Старшему десять, младшему восемь лет,— ответил, откашлявшись, и стыдливо отвернулся.
— Десять лет! Выходит, ты женился сразу, как только попал в тот аул?
— Вскоре все получилось. Мадина была дочерью моего хозяина, и я ей понравился. Когда мы породнились, мне кое-что отошло, я тоже стал хозяином, пусть мелким, но здесь у меня и этого не было. Теперь свои три отары овец. Я считаюсь крепким хозяином. Есть деньги, много! Но я все оставил и приехал к тебе.
— Зачем?
— Я хочу остаться с тобой навсегда!
— Алеша! Ты все забыл. И меня тоже!
— Ксюш! О чем говоришь? Я вот он, с тобой! Все помню! Это ты проснись! Я вернулся, приехал к тебе! Почему не радуешься?
— Но ты оставил двоих детей!
— Они уже большие! Пасут отары в горах! Настоящие мужчины! Никого не боятся!
— Алешка, ты негодяй!
— Почему? — удивился человек. Он хотел обнять Ксенью, а тут невольно отдернул руку, насторожился:
— Ты не просто негодяй, а и трус, предатель,— отвернулась Ксенья к окну:
— Столько лет молчал! Я не верю, что не имел возможности черкнуть хоть пару строк матери!
— Ей я писал. Уж не знаю, получила ли она, но я ответа от нее и не ждал. Ей отправил три письма, какое-то из них должно было прорваться.
— То-то она уговаривала меня снять траур и больше не ждать тебя. Выходит, она получила письмо, но мне о том промолчала. Эх-х, вы! Нелюди! Ни жить, ни умереть достойно не умеете! Ты отнял у меня все!
