Но ее полукровки лежали в шаге от старого хора[5] и даже не смотрели на него, отдыхали. Вид, запах оленей их не дразнил. Кэрны только теперь поняла почему. Ведь табун, каждый олень в нем, пах человеком. А волчата хоть и были моложе, но знали давно: все, что пахнет людьми, не принадлежит зверю. Возьми, отними — человек накажет. Кэрны усвоила это по-настоящему лишь сейчас.
Человек… Он сумел поймать ее в капкан. Смог привязать к своему дому. Не ремнями, их бы она перегрызла вмиг… А теперь вот — едва не убил ее.
Полукровка лежала тихо, поодаль от табуна, людей, собак и наблюдала за волчатами. Те грызли кости, какие им дал сын хозяина, и радовались, что трудности пути позади, а в обратную дорогу не надо торопиться. Их не настораживало, что сын хозяина гладит по загривкам. Что уже кормит их. Считая своими. Не свободными тундровиками, не волчатами, а псами…
Кэрны пригнула морду к самой кочке, закрыла глаза: ей не хотелось видеть никого. Хозяин не собирался в обратный путь. Может, и ее он решил оставить своему сыну? Кэрны вздрогнула. Привыкать к новому хозяину — это все равно, что свыкнуться с ошейником. Такое хуже, чем жить в стае, где слишком часто меняются вожаки…
А может, все люди одинаковы? Полукровка вспомнила запах рук своего хозяина. Они пахли тундрой, ездовиками, теплом и… едой. А рука его сына пахла усталым потом, чаутом, болью. И эта рука должна была заменить ее волчатам руки прежнего хозяина! Одна рука на четверых волков… Трудно ей придется, удержит ли? Впрочем, хозяин любит своего сына. Может, тот не так уж плох? Хороший охотник не подарит плохому человеку даже паршивого щенка. А тут — волки… Значит, уверен человек, что у его сына волчатам будет хорошо. Но Кэрны от этого не легче.
Неожиданно кто-то толкнул ее в бок. Полукровка вскочила. Старый вожак упряжки стоял рядом, держа в зубах громадную кость. Это он ей принес. Подкрепиться. С того дня, на болоте, вожак стал очень добр к полукровке и часто выручал ее по-своему, по-собачьи. Грел, когда ей было холодно, делился юколой, не давал в обиду своре. Вот и теперь вспомнил.
Кэрны на него обижаться не за что. Потому и кость приняла. Вожак улегся рядом. Смотрел на волчицу. А та старательно дробила клыками мосолыгу. Та пахла оленем… Какой не сумел, не захотел уйти от человека.
К ночи люди собрали оленей из распадков, отогнали от речки. Неподалеку от сбившегося табуна разожгли костер. Человек, полукровка давно это подметила, не может без огня. То ли боится, то ли мерзнет. Вот волкам огонь — одна помеха. Даже страшатся они его. А человек и собаки льнут к костру в тундре. Значит, чужие они в ней…
Кэрны заметила наступление ночи по пронизывающему холоду, спустившемуся в тундру с сопок. Ночь незаметно слила оленей с людьми и тундрой. Стала гулкой. И полукровка ожила, повеселела. Настало время ее охоты. Кэрны встала. Боль в боку утихла. Она, внюхиваясь в запахи, возбужденно закружила по тундре, заслеженной людьми, оленями и собаками. Ловить человечьего оленя Кэрны не решалась и поэтому подалась подальше от табуна. Ей хотелось увести с собой и волчат. Но те лежали у костра, млея от тепла, и ни за что не пожелали бежать с ней.
Кэрны заметила, что у огня остался лишь ее хозяин и ездовики с полукровками. Остальные люди были около оленей. Кэрны вяло поплелась в тундру. Охотиться в одиночку сложнее. И все ж это истинное удовольствие — снова хоть на минуту почуять себя совсем свободной…
Полукровка быстро поняла, что люди неспроста отогнали оленей от узкого извилистого распадка. Он начинался в животе лысой сопки и там водилось много волков. Туда же, в глубь распадка, вели и медвежьи следы.
Волки… Их запах она уловила сразу. Люди согнали серых с места их логов. Ружьями. Но лишь на время. Волки не уходят, не отомстив. Это Кэрны знала. И поняла, что не миновать беды тем, кто находится здесь. По запаху определила, что в распадке, где-то в сопках, живет большая стая. Испуганная людьми, не сразу она вернется сюда. Но обязательно нагрянет. Внезапно. Оправившись от страха, забыв потери.
Кэрны уходит от распадка поближе к табуну. Ведь ненароком можно и на стаю нарваться. Такая встреча не сулила ничего хорошего.
Она не спеша бежит вокруг табуна, словно запоминает границы запретного. Люди после разговора с охотником подобрели к полукровке. Она внюхивалась в запах каждого. Издалека, на всякий случай. Вот один человек около важенки присел. Та лежит, вздыхает. С чего бы? Кэрны остановилась. И вскоре услышала слабое чихание. Ясно: новый олень на свет появился.
Полукровка бежит дальше. Вот и другой человек. Худой. Одни кости в шкуре. Маленький. Напади на такою стая — ни один волк не наелся б досыта. Зато и злости в нем больше, чем у больших и сильных. Он напоминал Кэрны больного волка, самого паршивого в стае. Всегда голодного, гонимого. Этот человек постоянно кричал. На всех: на людей, на оленей, на тундру. И чем громче кричал, тем меньше его слушали.
Полукровке он сразу не пришелся по нутру. Вот и теперь… Никого вокруг. Так этот — на себя кричит. А зачем? Волчица, не оглядываясь, бежит прочь от пугливого, а значит — слабого.
А это кто разговаривает? Кэрны подошла поближе. В темноте по запаху узнала сына своего хозяина. С ним двое ее волчат. Успел приучить к себе! Вон как тихо говорит с ними. Но что будет дальше?.. Полукровка, решив не мешать, тихо исчезает. Там, чуть поодаль, костер. Около него — хозяин. Можно будет лечь чуть в сторонке, коротать ночь. А утром вместе с ездовиками и хозяином снова отправиться в путь. Куда захочет человек. Но подальше от распадка. Там — беда. Она может нагрянуть на табун в любое время. Хорошо, если уцелеют ее волчата. Но может случиться… Что? Чья это тень? Нет, это не ее волчата, не их запах и бег… Нет. Теней много. Вот еще. Они неслышно бегут туда, где важенки телятся. Сейчас те не могут встать. И волки это знают. Они не пощадят никого. И собаки не чуют. Ветер идет от них.
Кэрны знала — ей не справиться с целой стаей. А люди не видят. Стая — хитрее… Волки уже у важенок. Утром люди увидят следы волчьего пира. Решат, что это она, Кэрны, привела стаю. И тогда несдобровать ни ей, ни волчатам…
Полукровка огляделась. И вдруг, неожиданно завыла во весь голос так, как это делает испуганная волчица. Прошло время волчьих свадеб. И люди, испугавшись, кинулись на голос волчицы. Вскоре загремели выстрелы, загорелись факелы, залаяли собаки. Взъяренные полукровки дрались с волками. К утру лишь немногие из стаи ушли в распадок. Остальные — порванные, пристреленные — лежали среди кочек, уткнувшись в мох голодными пастями. Только одну важенку успели порвать. Но сожрать — Кэрны помешала. Уцелевшие запомнили ее запах, голос. Убегая, они кусали след полукровки, оставленный на ягеле…
А люди до самого утра хвалили ее. Одну. Она почуяла. Она предупредила. И помогла…
Хозяин гладил Кэрны по загривку. Другие кормили ее мясом убитой важенки. Полукровка ела неохотно и поминутно косилась в сторону распадка.
— Погоди, Кэрны. Через неделю уведут отсюда табун в другое место. Пусть все важенки спокойно отелятся. Мы побудем, поможем дежурить. А когда табун уйдет, вернемся домой, — говорил хозяин.
Волчата быстро поняли, за что хвалили их мать люди. И теперь носились вокруг табуна, рычали на следы сбежавших волков. А к вечеру легли у костра, высунув языки. Эта ночь выдалась пасмурной. Оглохшей старухой прилегла она на кочки, укрылась серым, мокрым одеялом тумана. Кэрны едва различала костер, хотя он был в одном прыжке от нее. Она слышала голоса людей, хорканье оленей, повизгивание собак. Но ей снова не спалось. Полукровка отошла поближе к важенкам. Здесь было совсем тихо. Но среди ночи ее подняли рычание, лай, выстрелы, человечьи крики.
Волчица помчалась на шум. И… Ее волчонок… Самый крепкий из четверых. Все, что осталось от него — белолобая морда, да и та подранная медвежьими когтями. Самого лохмача убили люди. Вон, как гора, лежит. Кэрны прилегла, положила морду меж лап. Глухо застонала. Волчонок, как и она когда-то, тоже не рассчитал сил. Думал, что, став взрослым, справится, не подпустит медведя к старому хору, но космач был слишком злым и голодным. Сбежал хор. И тогда зло свое на волчонке выместил медведь. Люди немного опоздали.
Хозяин что-то говорил своему сыну. А маленький человечек грозил кулаками, ругал мертвого медведя…
Кэрны будто постарела за ночь. Осунулась. И человек, заметив эту перемену, указал сыну на полукровку. А уже на следующий день упряжка бежала в село, все дальше и дальше от табуна.
