«Шурка — деревенщина, не пришлась ко двору. А ведь и меня выгнали отсель. Иль тоже пошутили? Мне та шутка чуть жизни не стоила! А сколь годов под единой крышей! Никто не вспомнил. Не повесть, а бред собачий. Хоть и кровь одна — родная! С ней — ничего не было! Может, оттого не дорог ей? — вспомнилась баба, доверчиво прильнувшая к нему в машине. Ее глаза и руки…
Расстаться с ней вот так глупо было больно. — Она дура, потому как шуток не уразумела. А ты вдесятеро дурней, ежели дошло до тебя, но продолжал скалиться! — ругал Максима молча. — Ну да что нынче? Не пойду к ней! Не смогу! Коль прогнала, знать, не нужен. К жене не воротился, к детям. А ты никем не стала. Просто знакомая. Таких, как я, у тебя небось немало. Кого любят, не сгоняют с дома, не лают грязно на весь двор, на смех соседям и улице. А коль так, об чем печалиться? Надо позабыть тебя!» — заставлял себя Кузьма не думать о Шурке.
Лишь поздним вечером в воскресенье вернулся он в стардом. Кузьма слышал, как стукнул в стенку Яков, зовя на чай. Но не пошел. Лег спать, чтоб завтра утром отдохнувшим выйти на работу.
Всю неделю столяр ремонтировал подвалы. В них уже стали складывать продукты, поторапливали Кузьму. И тот работал дотемна.
— Петли нужны для дверей, скобы и уголки для полок. Мои запасы кончились, — сказал он Якову в конце недели.
— Завтра в магазин с завхозом съездите. Возьмете все, что нужно, — ответил тот. И утром Кузьма поехал в город.
В хозмаге столяр растерялся от выбора. Еще полгода назад днем с огнем не сыскал бы таких шурупов, петель, завесов, теперь их — сколько хочешь! Кузьма набирал впрок, пересчитывая каждую покупку, как вдруг кто-то крепко вцепился ему в локоть.
— Миленький! Я ж тебя сколько времени ищу повсюду! — увидел женщину с раскрасневшимся от волнения лицом. Она ни за что не отпускала локоть мужика, а тот никак не мог ее вспомнить и вырывал руку из цепких пальцев. — Забыл меня? А я соседка Шурки, у какой ты избу чинил. Рядом живу. Помнишь, я ее скотину доглядывала, когда она у Алены была? Так вот ты мне до зарезу нужен. Помоги в избе наладиться с полами. Я уплачу! В обиде не будешь! Не откажи, голубчик!
— Времени нету!
— Ну, через неделю! Я дождусь! Ну кто, кроме тебя? Другие — забулдыги! У тебя руки — золото! — хвалила баба напропалую. И Кузьма не устоял, согласился прийти через неделю. Назначили время. Столяр, как и обещал, минута в минуту постучал в окно, прошел в дом, даже не глянул в сторону Шуркиной избы.
А напрасно… Шурка за это время немало пережила и передумала. Она как раз стояла у окна, когда остановился автобус, и увидела Кузьму.
Ох и затрепетало сердце бабы! Она мигом бросилась к двери, чтобы, едва заслышав стук, открыть ее. Но… Ни стука, ни шагов… Она выглянула во двор. Там пусто. Никого нет у калитки. Куда ж делся Кузьма?
Шурка вышла на крыльцо, услышала стук в окно к соседке. По спине холодные мурашки побежали. «Неужели к ней пошел? Когда успели снюхаться? Ведь скотину ее бабка доглядывала! А может, и Нюрка приходила? Но как же глаза бесстыжие не лопнут? Меня заставляли сороковины по Алене блюсти, а сами? — засела внутри боль. — Что же делать? Как помешать им?» — думала Шурка отчаянно. И ничего умнее не нашла, как сходить к соседке за солью.
Едва вошла на крыльцо, услышала доносившийся из дома громкий голос Нюрки:
— Раздевайся, родненький! Проходи. По тебе тут всякая половица соскучилась.
«Вот это да!» — прикусила губу Шурка, не зная, что и делать.
— Да время у меня есть. Я не спешу, — услышала голос Кузьмы и оторопела: «Во гад!»
— Давай, милый! Иди к столу. Обговорим наши с тобой дела! — позвала хозяйка и добавила: — Я ж тебя из своих рук не выпущу!
Шурка чуть не взвыла от горя: «Эх, Нюрка! Сука ты поганая! Сколько лет в соседстве жили! Дружили! Хлебом и солью делились! А теперь что ж ты устроила? Мужика у меня вздумала отбить, змея подколодная! И этот, кобель! Чуть поманили его, он уже рад за другой юбкой побежать. Ну и хрен с тобой! Коли повадился кот сало воровать, уже не отучишь», — собралась уйти с крыльца неслышно. А до слуха, как нарочно, донеслось:
— Вон нашей соседке хоромы сделал из развалюхи! Она, поди, неблагодарная осталась. Мы не такие. Уплатим, сколько скажешь, чем захочешь! Только не уходи!
Шурку в дрожь бросило.
— Дня три придется у вас пожить! — услышала Шурка ответ Кузьмы.
— Да хоть всю жизнь у нас живите! — заливалась Нюрка.
Шурка бегом кинулась со двора. Скорее к себе домой, чтоб не слышать и не разреветься, вскочила в калитку. «Какая соль? Говном всю душу облили!» Ввалилась к себе, задыхаясь от зла на соседок и Кузьму.
Теперь Шурка наблюдала за окнами соседского дома. Она возненавидела в нем всех, даже серого толстого кота, выскочившего из сарая с визгом.
«Что им, в доме места мало? — подумала зло. Но решила не выходить, дождаться темноты. — Три дня он у нее будет. У меня на столько не задерживался. А тут почуял сучку и сопли распустил. И стыда нет у них! Ну и ладно! Не будет тебе, Нюрка, счастья. От тебя тоже сбежит!» Решила по темноте подсмотреть за соседкой. И, едва стемнело, подкралась к избе, заглянула в окно. Увидела бабку, та готовила что-то у печки. Рядом с ней на кухне не было никого.
В окне комнаты, через узкую щель меж занавесок, увидела Кузьму, он уже сдвинул мебель в спальню, теперь сидел на диване. Отдыхал. Рядом с ним — Нюрка. Кофта расстегнута. Коленки заголились, к Кузьме жмется. Тот еще не приметил либо не торопится. А Нюрка спешит.
Шурка видит, как соседка, совсем обнаглев, погладила плечо, потом руку Кузьмы. Что-то лопочет, откинувшись на спинку дивана. Тот улыбается. Но свои руки пока при себе держит.
«Ждет, когда сама осмелится. Ему терять нечего!» — злится Шурка. И видит, как Нюркина рука скользит по колену Кузьмы. Вот Анька выключила свет. Шурка поняла: все! Схомутала соседка Кузьму. Увели его из-под носа. Хотела уйти. Но в эту секунду зажегся свет.
Шурка увидела столяра, вставшего с дивана во весь рост. Нюрки уже не было в комнате. А Кузьма взялся за пол.
«Не обломилось! Небось старуха помешала им! — подумала Шурка и поняла: пока будет гореть свет, столяр станет работать. — А и что я могу? Не помешаю! В чем упрекну Аньку? Ну кто он мне? Не любовник, не муж! Да и Кузьма, появись я теперь, враз все поймет и высмеет вместе с соседкой. Скажет, что на шею ему вешаюсь. Ан не будет по-вашему!» Включила свет у себя. Села перед телевизором, накинув на плечи цветастую шаль, открыла окно, чтоб видели соседи — не тоскует, не горюет и не плачет баба.
Хорошо, что не увидят душу Шурки, больную, плачущую. Рядом с телевизором примостила зеркало. В него соседские окна видно, всякое движение, каждого человека. Вон Кузьма к окну прилип. На нее уставился. А может, смотрит в ночь, забыв о Шурке. «Другую зазнобу заимел», — колет самолюбие. Но баба не оглядывается, не зовет. И Кузьма отошел от окна, наглухо задернув занавески. Через них, сколько ни старайся, ничего не видно. А через час у соседей и вовсе свет погас. Шурка не смогла уснуть до утра.
Нюрка даже не глянула на дом соседки. Радовалась, что ее дом будет приведен в порядок и скоро она вместе с матерью сможет ходить по дому, не боясь прогнивших половиц. Ведь вон на кухне весь пол провалился. Ступить страшно. Но теперь… Пришел Кузьма. Главное, чтоб сделал…
Столяр уже в первый вечер сделал немало. Сдвинул мебель, снял доски с пола, заменил подгнившие лаги на крепкий брус, размерил, напилил для пола новую сороковку, остругал, подогнал одну к другой. Решил утром проверить, как ляжет пол. И далеко за полночь собрался лечь спать. Но увидел в окне напротив — Шурку. Невольно засмотрелся на бабу. Но тут услышал сбоку оброненное вполголоса:
— Пустоцветка… Льдина… Так-то вот жила сама для себя. Ничем не утруждаясь, ни о ком не заботилась, не переживала. Потому ни сединки, ни морщинки нет.
— У всякого своя беда в судьбе. И ее не обошло. За что ж ты так соседку невзлюбила?
— У нее беда? Да что с тобой, кто натрепался? Велико горе — мужик от нее ушел! А и как мог жить, если она не беременела и никогда не хотела иметь детей! Ведь предлагал ей Василий усыновить чужого.
