они другой приют — новый сугроб, который раскидывался с разгульным свистом. Пурга потешалась над слабой парой, играла ею как песчинками. Она то хоронила под снегами, то выдувала, словно проверяла, насколько живучи серые. Возмущенная настырством жизни, гонялась за другими волками по всей тундре, набрасываясь на них, обрушивая на живых все зло. Волки в стае давно перегрызлись меж собой и волчицами. Держались вместе лишь для того, чтобы на случай смерти кого-нибудь тут же сожрать без промедления. Они стерегли, караулили, торопили этот единственный шанс насытиться. В каждую пургу съедали волки по собрату.
Так было и в других стаях. Это знали тундра и пурга. Потому и удивлялись двум полукровкам, жившим друг для друга. Видно, крепко в них сидела собачья верность, так изменившая волчью, звериную натуру.
В пургу, в трескучие морозы, когда черные вороны, задохнувшись от холода, падали на снег замертво, полукровки, спрятавшись в очередном сугробе, грели друг дружку скудным теплом. Облизывали один другому бока и радовались тому, что живы.
Устала пурга изматывать вожака и его подругу. Понемногу отпускали морозы… Полукровка, почуяв приближение весны, целыми днями пропадала в тундре. Ловила куропаток, линяющих на осевших сугробах. Сама ела, приносила и белолобому. Кормила его вдоволь зайцами, ожившими мышами. И белолобый пришел в себя. Вместе с подругой сам стал ходить на охоту. Когда совсем поправился, наступила весна и полукровка заторопилась с выбором логова. Пришла пора всерьез позаботиться о потомстве.
Они теперь целыми днями бегали по тундре, подыскивая подходящее место, чтоб было оно на одной из проталин, недоступной воде и ветрам. Нелегко было сыскать такое место сразу. А время не терпело… И вот однажды, рыская по тундре, встретились полукровки со своей стаей. Волки узнали их. Поначалу удивились, что живы они. Потом и обрадовались. Ведь белолобый на охоте удачлив был. Голодными собратьев оставлял редко. К тому же семейные волки уже отошли от стаи. Оставшиеся сами по себе жили. Промышляли как могли. Тут же — вожак. Есть надежда сытно пожить, как прежде. Но белолобый не обращал внимания на волков, окруживших его. Выглядев, где над тундрой теплый парок поднимается, поспешил туда вместе с полукровкой. Стая последовала за ними. Волки бежали не спеша и не сразу увидели чужую стаю. Она проскочила реку, начавшую вскрываться, и, взобравшись на крутой берег, будто собиралась обжить этот кусок тундры. Вот тут-то они и повстречались. Одна совсем слабая, небольшая; вторая — хоть и голодная, имела втрое больше волков. Сильных, матерых…
Осенью такая встреча была бы в радость. Но теперь, когда волки выбирают владения для логов, знакомство не могло обойтись мирно.
Стаи остановились. Обнюхали воздух. Зарычали зло, стали сближаться. Когда их разделила лишь маленькая полянка-пятачок, от стаи пришельцев отделился вожак. Он сел. Задрал морду кверху и завыл. Волки его стаи беспокойно заходили вокруг поляны. Вглядывались, рычали, но не бросались на чужаков без сигнала вожака.
Белолобый понял: драки не миновать, хотя сейчас она ему не была нужна. Но уйти, показать хвост нельзя. Это вожак-полукровка почувствовал сразу. Не только за слабость нагонят и разорвут. Отказ от драки — полное неуважение пусть к чужим, но собратьям. Дерись, коль встретились. У каждого есть клыки… А у вожаков свой этикет: сильному — вся тундра, слабому — смерть. Дерись, если даже знаешь, что тебя разорвут на куски и сожрут. Рано или поздно эта участь ждет каждого вожака. Белолобый глянул на свою подругу. Она вся напряглась и внимательно следила за чужой стаей, за каждым приближавшимся. Она понимала: пришельцы хотят окружить стаю и прикончить ее, едва вожаки сойдутся в поединке. Почувствовал это и белолобый: если он не одолеет вожака, полукровку разорвут первой. Значит, надо драться за двоих. Белолобый ощерился, вздыбил на загривке шерсть, показал вожаку пришельцев клыки и острые белые зубы.
Вожаки кружили. Не так-то просто подметить у врага все слабые, уязвимые места, в какие можно вгрызаться без промаха, чтоб поскорее закончить схватку.
Белолобый прятал от глаз чужака недавно заживший бок с ярко-красным рубцом от ножевой раны. Показывал лишь здоровый, успевший пополнеть. Второй вожак кружил, приседая, прятал хромую лапу, прокушенную в драке то ли своим, то ли чужим волком. Лапа еще не успела зажить. И вожак побаивался, что она может подвести его.
Белолобый тем временем подметил, что клыки у его соперника крупнее его, передние лапы жилистые и длинные, сильны в прыжке. Пришелец поджар и, значит, изворотлив.
Чужой вожак заметил, что белолобый, хотя и молод, силен, но в серьезных драках неискушен. Иначе почему спину не пригибает, чтобы прочнее держаться на ногах? Таким приемом пренебрегают только собаки. Может, и этот? Так и есть. Значит, неопытность — кажущаяся: у полукровок волчья свирепость усилена собачьей храбростью.
Стаи уже начали терять терпение. Но вот вожаки стали сходиться, шаг за шагом приближаясь друг к другу. Их рычание становилось все громче, грознее. Вот и первые комья талого снега полетели из-под когтей. Вожаки кусали снег, метали друг в друга ненавидящие взгляды. Движения их постепенно перешли в прыжки. Пока это были ложные выпады. Но вот белолобый задел вожака грудью и полоснул зубами воздух у самой глотки. Пришелец, увернувшись, припал, приготовился к сбивающему прыжку, подобрался живой пружиной… Обе стаи словно оцепенели, замерли. И вдруг… Совсем рядом, в одном прыжке от чужой стаи зашевелился сугроб. Затрещал, заскрипел, развалился на комья. Как само наваждение, на поляну из открывшейся берлоги выскочили медведь с матухой. Злые, голодные — они рассвирепели на волков, разбудивших их своим рычанием и воем. Кинувшись на стаи, они раскидали волков по сторонам, обратили в бегство. Поединок не состоялся. Не до выяснения отношений, не до логов, не до еды сразу стало. Хочешь жить — спасайся бегством. Тем более следом за двумя космачами медвежата из берлоги вылезли. А эти играючи не одного Волка горбатым могут сделать, с ними тоже лучше не связываться. Забыв о волчьем достоинстве, разбежались и вожаки. Даже обвыть друг друга на прощание не успели, радуясь затаенно, что настоящая схватка не состоялась.
Белолобый, сызмальства живший рядом с берлогами, знал медвежьи повадки и не боялся лохмачей. Медведи не станут долго гоняться за волками. Тем более за удиравшими. Знал он также, что косолапые даже по большому голоду не едят волков. Рвут их лишь в гневе или из мести. Но для мести сейчас не было повода, а медвежий гнев быстро проходит.
Вот и это семейство, уже забыв о недавнем, нетерпеливо обнюхивает тундру, первые проталины. Ищут медведи первые ростки черемши — надо брюхо набить, а уж потом и весне порадоваться. Но рано, слишком рано подняли их из берлоги волки. Придется пока обходиться перезимовавшей брусникой. Хоть и не станет от нее в животе сытно, зато до вечера сладость в пасти сохранится.
Белолобый на этот раз не искал следы своей стаи. Лизнув полукровку в нос, позвал ее на поиски логова. Та пробежала несколько шагов, тяжело переставляя лапы. Вожак понял, скоро им будет не до выбора. Если не повезет быстро найти удобное место, придется расположиться посреди открытой тундры, незащищенными от врагов остаться. Надо было спешить… Но подруга не торопится. Что-то вынюхивает. Почерневший снег лижет.
На снегу лежал совсем теплый пепел. Головешки от недавнего костра еще таили в себе огонь. Здесь был человек. Он ел мясо. Вон как вкусно пахнут кочки, на которые осел не успевший выветриться запах. Но… кроме него человек ничего не оставил для поживы. Даже обглоданные кости сжег на костре. Белолобый догадался: человек не бросает объедков в тундре, чтобы волки не пошли по следу. Когда нет времени сжечь остатки еды, человек всегда закапывает их в тундре. Прячет в снег. Даже пепел костров им забрасывает. Но нынешний снег таял быстро. Белолобый глотал голодную, колючую слюну. Злился на человека. Полукровка искала поблизости от костра хоть какой-нибудь кусок, оброненный по случайности. Вот кочка, здесь человек был. Тоже, наверное, участок метил своим пометом. Но это для людей, не для волков. Она бежит дальше. Как вкусно пахнут следы человечьи. Вот и то, что так долго она искала. Кусок мяса. Прямо под деревцем. Волчица бросилась к лакомству, чтобы проглотить его вмиг. Впервые она не вспомнила о белолобом, который подскочил, чтоб оттолкнуть подругу. Но поздно… Капкан сработал туг же.
Волчица взвыла от боли. Обе передние лапы попали в тиски. Петля из толстой проволоки надежно держала их. Полукровка повалилась на бок, оглашая тундру воем боли и страха. Кричала во весь голос, роняя слезы на тающий снег, а на коварный капкан голодную слюну.
Белолобый знал: ни одному волку не удавалось вырваться из капкана. После схватки его стаи с
