Двенадцать милиционеров засаду устроили. Всех воров
взяли. Но и своего потеряли. Нынче заглянул, смешно стало. Все рядышком, как родные, чуть не в обнимку лежат. Может, ночью на брудершафт пили! А пока были живы — в догонялки играли! Мир не брал. Думали, жизнь бесконечна!
— А тебе кого из них жаль?
— Всех! О покойниках плохо не говорят. В этом смысле мне повезло. Никого не ругаю! Пусть бы люди подольше жили. Глядишь, мне мороки меньше.
— Не только воры и милиция умирают. Моргу безработица не грозит, — усмехнулась Оксана.
— Ты тоже можешь мне помочь. Сократить загрузку! Поверь, нет радости у меня, когда вижу нового покойника…
— А я чем могу помочь? — удивилась баба.
— Иди к отцу! Навести его! Ведь родной человек! Научись прощать своих! Иначе, как жить собираешься? Чего сидишь? Бегом бежать надо! — прикрикнул Петр Иванович и назвал адрес больницы.
В приемном покое ее встретила усталая медсестра. Спросила: к кому пришла? Кем доводится больному? Велела надеть халат и повела в палату длинными коридорами.
— Сюда. Входите. Только не шуметь, не говорить громко. Не задерживаться у больного дольше десяти минут. Его нельзя расстраивать, — предупредила строго. И, указав на койку, где лежал отец, вышла из палаты.
Оксанка тихо подошла. Заглянула в бледное, осунувшееся лицо. Небритые щеки казались синими. Глаза закрыты.
— Отец! Пап! — тронула за плечо.
Человек открыл глаза. Глянул на дочь, не веря увиденному.
— Пришла! — замелькала жизнь в зрачках. Человек попытался привстать, но рухнул на подушку беспомощно. — Здравствуй, Ксюша! — выдавил сквозь боль, стыдясь собственной болезни.
Оксане стало жаль его. Она положила руку ему на плечо, спросила сочувственно:
— Тебе очень больно?
— Прости, Ксюша, если сможешь, забудь! Я очень виноват перед тобой!
— Я простила, иначе не пришла б!
— Ты у меня добрая девочка! Вся в мать. Самая лучшая на свете! — взял ее руку, поцеловал, задержав в своей руке, попросил: — Вернись домой, дочка!
— Хорошо! Сегодня же! — пообещала твердо.
— Вдруг мне не повезет, деньги возьми в секретере. Где всегда! Распоряжайся ими!
— У меня есть свои!
— Я знаю, как ты их заработала. Сосед тебя видел. Рассказал.
Обещал, как выздоровлю, показать, отвезти к тебе. Вернуть хотел. Да видишь, свалился не ко времени. Я во всем виноват! Сломал твою и свою судьбу. Хотел застрелиться. Да и тут сослуживцы, будто знали, забрали пистолет на время болезни.
— Зачем стреляться? Мы вместе станем жить, как раньше!
— А ты разрешишь мне вернуться домой? — спросил пересохшим ртом.
— Да кто ж мы друг без друга? Сироты, одиночки! Вместе — уже семья! — вспомнились слова Петра Ивановича о прощеньи, и словно камень с души слетел, исчезла тяжесть.
— Я звал тебя! Даже во сне! И ты услышала! Спасибо, что не отказалась от меня! — не отпускал руку человек.
— Я с тобой буду до самого выздоровления! — решилась Оксана.
— Не надо! Меня присматривают врачи. А вылечила ты! Если сможешь, навещай иногда! — попросил тихо.
— Пора прощаться! — услышала Оксана за спиной голос медсестры. И, наклонившись, поцеловала отца. Заметила, как у того в глазах сверкнули слезы.
— Спасибо, дочка! — услышала тихое.
Оксана, выйдя из больницы, поехала домой.
Весь день протирала пыль, мыла окна, полы, двери, чистила мебель. Проветривала квартиру, стирала, возвращая квартире былое, семейное тепло и уют, изгоняя, вытряхивая запахи чужих духов, пудры, кремов.
Она расставила мебель на прежние места, достала из кладовки запылившийся портрет матери. Протерла его и поставила на стол.
До глубокой ночи не присела, пока усталость не свалила окончательно, и Оксанка уснула в отцовском кресле.
Ранним утром ее разбудил телефонный звонок.
— Доброе утро, зазноба! — услышала знакомый голос, частый смешок. — Как настроенье?
— Погоди, дай окончательно проснусь! — огляделась Оксана вокруг и довольно улыбнулась в душе, словно вернулась в беззаботную пору юности. Вот только одна пока…
— Все в порядке! Я вернулась домой!
— Знаю! Со счастливым возвращением, Оксана! Будь счастлива!
— отчего-то медлил Петр Иванович. И вдруг спросил: — Чего же в гости не зовешь?
Оксанка растерялась.
— Мне ненадолго увидеться нужно!
— Тогда жду! — рассказала, как быстрее и легче подъехать к ней. Ждала не волнуясь, догадываясь. Видимо, предложенье хочет ей сделать.
Петр Иванович приехал вскоре.
Он неторопливо пил кофе, хвалил Оксанкин вкус и растороп
ность. О причине прихода говорить не спешил. Баба поняла его медлительность по-своему.
— Боится на отказ нарваться, хочет исподволь выведать, как к такому отнесусь? Вот чудак! Чуть приду в себя, поставлю отца на ноги и, конечно, с радостью! Мне тебя проверять не стоит. Давно знакомы.
— Ксюш, я не знаю, как сказать тебе, с чего начать? — волновался Петр Иванович.
Баба улыбалась. Обычное начало перед вопросом: хочешь стать моей женой?
Баба улыбалась. Человек мерил комнату взволнованными шагами, женщина смотрела на него с удивлением:
— Да что с тобой?
— Не со мной! Скажи, кем ты представляешь меня в своем будущем?
— Началось! — решила Оксанка. И ответила, не задумываясь:
— Тут не мое слово, за вами решение!
— Ты не совсем верно поняла меня! Я хочу остаться другом тебе! Навсегда!
— Конечно! Вот только отец поправится, — выдала себя Оксана.
— Девочка моя! — подошел вплотную, обнял Оксанку, подвел к креслу, усадив в него, сказал тихо: — Твой отец умер сегодня ночью…
— Я вчера была у него! Мы говорили с ним! Не может быть! Это ошибка? — не поверила Оксана.
— Успокойся! Я не ошибаюсь. Он у меня — в морге!
У Оксанки началась истерика. Она долго кричала, плакала, проклиная себя за все разом, виня саму себя в смерти отца.
— Тихо, Ксюша! Угомонись! Не только горе, случается, радость убивает жизнь. Не выдержало сердце. Он будто ждал твоего прощения, чтобы уйти с легкой душой, без греха и тяжести.
— Он не мог умереть! Он знал, что я жду его! Мы договорились жить, как прежде, как раньше — при маме…
— Взрослей, заноза! Крепись! И больше не медли с примирениями. Все делай вовремя. И хватит реветь! — тряхнул бабу за плечи.
— Может, это ошибка? Ведь ты не знал моего отца! — все еще тлела робкая надежда.
— Неужели ты думаешь, что я рискнул бы прийти, не убедившись? Вот его паспорт! А вот его офицерское удостоверение. Это я просил врачей не звонить тебе. Сказал, что сам сообщу. Они промолчали
