— Раньше надо было думать!
— Пощади, Фрось! Ну хочешь, я для тебя избу починю, дров наготовлю на три зимы, колодец во дворе выкопаю, поставлю новый забор вокруг огорода. Не отнимай последнее.
— Ладно! Разжалобил! Так и быть! Ступай со двора! Отгони корову Мотьке! И свою супоросную — оставь себе! Но все, что обещал, сполна справь! Иначе — словлю! — развязала Семку. И, закрыв за ним и коровой ворота, вернулась в избу.
Керосинка тускло высветила бабку. Спящая, она улыбалась блаженно, выпустив из ослабших пальцев обсосанный пряник.
Утром Фроська рассказала ей о случившемся. Не упустив ни одной детали, ни единого слова.
— Верно, Фрося, порешила, то не в благо, что из детских ртов отнято! Оно впрок не пойдет. Нехай детва не растет в слезах. Им хоть что-то оставаться должно…
Баба готовилась к Пасхе. Белила потолки, стены, красила окна, обмазывала печь. И все ждала, когда придет Семен к ней в дом помогать, как обещал… Но того не было…
— Они тож православные. К празднику готовятся, как все люди. Вот отметят, тогда придут. Не иначе! Кто ж, не управившись, бежит подмочь к соседу? Свою избу никто окромя хозяев не доглядит. С неделю ожди! — успокаивала бабка.
И Фроська верила ей. Кому ж еще знать сельчан?
Баба пекла куличи, делала Пасху, варила холодец, жарила котлеты, делала винегрет. А когда до праздника остался всего один день, пошла в сельпо купить пару бытолок вина, чтобы вместе с бабкой выпить за светлое Христово Воскресенье, поблагодарить Господа за все светлое, что было, испросить прощенья и милости.
В сельпо было полно народу. Сегодня в магазин даже свежий хлеб привезли, городские конфеты и печенье.
Деревенский люд пришел не столько купить, сколько поглазеть на всякие диковины, какие привезли кооператоры.
Пиво, водки, коньяки, ликеры, вина — свои и зарубежные — выстроились на прилавке, примагничивая взгляды мужиков.
Сыры, колбасы, ветчина, рулеты, импортные сосиски и куры, от них даже витрина вспотела.
— Батюшки! А это кто? — тыкала старуха пальцем в ананас.
— Гля! Какая юбка! На дитенка! А как дорога?
— Не на ребенка! Это юбка молодежная! Для девушек! — горланил усатый кооператор.
— Чево? Так ей полжопы не прикрыть!
— А зачем прятать прелести?
— А енто что за конфеты в коробке?
— То не конфеты, презервативы! — ухмылялся в лицо старухе, так и не понявшей, что же это за товар.
Фроська пробилась к прилавку, раздвинув сельчан в стороны. Купив кагора, хлеба, на выходе лицом к лицу столкнулась с Семкой. И, выдавив его из магазина на крыльцо, спросила насупясь:
— Когда обещанное сполнишь?
— Что? Какое обещанье?
— Какое на крыльце давал?
— Я там связанный лежал. В таком положении что хочешь наобещает любой. А я тебе ничего не должен! Никакого урона не причинил никому. И отстань от меня.
У Фроськи в глазах потемнело. Если бы не покупки, поймала б мужика за загривок, проучила бы его. Но он не стал ждать, когда баба опомнится и тут же шмыгнул за угол, заторопился по улице без оглядки.
Фроська пошла домой, чертыхаясь, костеря свою доверчивость и мужиков на чем свет стоит. Хотела выругать бабку за то, что сбила с толку. Но едва вошла, увидела старуху на коленях перед иконой, та молилась Христу за нее, Фроську. И прикусила язык. Когда же та встала с колен, рассказала ей о встрече в сельпо.
— Бог с ними, Ефросиньюшка! Прощай и тебе простится Господом! Не поминай лихом людское зло. Не умножай его. Со светлой душой отпусти обиду с сердца. И не попрекай своим добром. Не жалей о сделанном. Оно для детей. Они — ангелы Божьи. В одной деревне живем. Все вместе стоим перед Пасхой. Соблюдай заповеди и законы Божьи, чтоб свою душу спасти. Всех и каждого Господь видит. Он — судья и милостивец! Один на всех.
— Им можно все! Они никого и ничего не боятся! Душегубы! Почему их не видит Бог? — возмутилась баба.
— Погоди! Не гневайся! Всяк на виду! Не торопи наказанье и кару на их головы. Моли Бога, чтобы простил всех…
Фроська всегда любила свою бабку. Всегда и во всем советовалась с нею. Давно хотела рассказать, как жила в Москве и все не решалась, боялась, стыдилась бабки. Оттого вечерами, когда старуха садилась к самовару, старалась опередить ее вопросы о городе, сама расспрашивала бабку о давнем прошлом, пережитом и дорогом.
Но в этот вечер, подсев поближе к лампе, бабка успела спросить:
— А скажи-ка, Ефросиньюшка, где ты в городе пристроилась, кем работала?
Баба чаем поперхнулась. Пряник поперек горла встал.
— Что ответить? — думала лихорадочно.
Врать она не умела с детства. Сказать правду бабке не решалась.
А старуха ждала, глядя в глаза внучке. Сухонькая, маленькая, седая, совсем ослабшая. Но от ее вопроса и взгляда бросало в дрожь громадную Фроську.
— Ты чего молчишь? Аль язык сглотнула? Пошто не сказываешь?
— Зачем тебе про то знать? Живу, как все! Куда было деться? Хоть в петлю лезь!
— Какая петля тебя сдюжит? Что за лихо приключилось? — встревожилась бабка.
— Обокрали меня в тот день на базаре! Сама не знаю, как зазевалась! Без копейки осталась в чужом городе! — начала Фроська, заплакав от воспоминаний. — Побоялась воротиться с пустыми руками к тебе. Совестно стало. Хоть живьем на погост беги!
— Во! Дуреха моя! Да разве в деньгах счастье? Их нажить можно! Не издохли б с голоду! Ить главное в здравии! Когда его нет, ништо не в радость. Вот ты — здорова, оттого и счастье мое!
— Нет, бабуль! Не счастье, горе твое! Вот кто я теперь! — всхлипывала Фроська, размазав громадным кулаком слезы по лицу.
— Это пошто? Какое горе?
— Привелось мне гулящей стать. Чтоб хоть как-то воротить украденное и домой уехать.
Бабка рот открыла, не верилось в услышанное. Кто б чужой сказал, каталкой огладила, тут же сама Фроська созналась. А о себе кто соврет?
— Ты с мужиками путаешься? За деньги? — ухватилась старуха за стол.
— А что? Даром лучше? На что я все это купила? Без денег кто даст? Только сдохнуть! — рассказала о доме Тоньки, о бабах, Серафиме и Егоре, об азербайджанцах с Рижского рынка и о рэкетирах.
Бабка слушала, смеясь и плача, ругая и хваля, жалея сироту, какая по неразумению попала в город, как в омут, и он засосал ее в свою трясину.
— Сказываешь, нынче это не срамно? А в наше время за такое кнутами, камнями побивали, сгоняли с дома, из деревни. Отрекались от таких и семья, и весь люд! Всем миром заразу ту выковыривали из деревень. Нынче, получается, в уваженьи разврат стал?
— Ни одна работа не оплачивается нынче! По многу месяцев не дают получки и пенсии! И только мы не живем без денег. Все за наличные!
— А те, кто платит, где берут?
— Торгуют! Во всяком случае, мои клиенты платят чистыми деньгами! Это доподлинно знаю!
— Грешно живешь, Фроська!
— А сдохнуть лучше было б?
— Все растеряла! Ан взамен ничего не сыскала! Не то жаль, что бабой сделалась! А то, что не видать
