планами и мечтами, она знала все секреты внука, была ему подругой и советчицей. Они безгранично доверяли друг другу и понимали с полуслова.
Димку никогда не стоило уговаривать поехать к ней. Едва выдавалось время, он мигом собирался и ехал к бабке. В городе невозможно было удержать. Едва сдав экзамен, звонил Ольге Никитичне:
— Баб! По русскому устному четверка! А через два дня кричал в трубку:
— Русский письменный: пять!
Колька с Катькой узнавали об оценках уже вечером.
Колька в глубине души очень гордился сыном. Тот учился сам, без репетиторов. В школе учителя не могли нахвалиться им. Ребята-одноклассники уважали его. У Кольки в школе была совсем иная репутация. И если бы ни мать, много хуже был бы его аттестат.
Димка отличался упрямством, уж если он что-то задумал, обязательно своего добивался. Так было и дома, и в школе.
У мальчишки имелись свои друзья. Их заимел немного, но все надежные, проверенные с самого первого класса.
Даже в трудное время, когда нервный стресс изуродовал лицо Димки, эти друзья не отшатнулись, навещали, общались, помогали ему не отстать в учебе.
Мальчишка всегда это помнил. И очень дорожил каждым из своих друзей. А потому и будущее обдумывали одно на всех. Им не хотелось разлучаться взрослея.
Совсем иначе сложилась жизнь Николая. Если до зоны у него было полно друзей и приятелей, в каждую квартиру дома мог войти, не стучась в любое время, после заключения мужик не заходил ни к кому. На своем балконе отдыхал лишь по сумеркам. И хотя его окликали, звали во двор, человек отказывался, ссылался на усталость и не задерживался на балконе.
— Колька! Чинарик обсосанный! Да ты что? Совсем у Катьки под юбкой заблудился? Спускайся, мать твою! Хоть пива долбанем, слышь, под воблу! Давай, пыли к нам! Пока пиво не согрелось, побалуемся
— Не могу! Работы дома много!
— Какая работа у нас? Это бабы нехай вкалывают! Мужики после работы отдыхать должны! Не забывай! Не балуй свою Оглоблю, чтоб не оседлала, не поважай бабу! Это их удел чертоломить, иль забыл свое правило?
Колька помнил все. И то, как впервые привез сюда во двор растерявшуюся, испуганную Катьку. Как смотрела она на всех, прячась за спину мужа. Робела она и в квартире. Не знала, как держаться со свекровью, с ее подругами. Одной, единственной опорой у Катьки был он — Николай. Его она любила безотчетно и преданно, боясь, чтобы только он не разлюбил и не бросил. Она неумело ласкала, жалась к нему, боясь всех и всего, прося у него защиты даже от собственного страха. Тогда у нее все было внове и впервые. И было самое главное — искренняя, самая чистая любовь. Катька говорила о ней очень часто. Она верила, что Колька тоже любит, иначе не может быть, ведь у них скоро появится общий ребенок!
Тогда Колька не оценил. Ему казалось, что в жизни так и должно быть, чтобы женщина любила мужа, а он — не обязательно. Ведь ему не рожать, а значит, хранить верность обязана женщина. Ее вовсе не стоит любить. Для этого можно завести веселую, смазливую подружку. А жену достаточно уважать. Если она хорошо готовит и содержит в порядке мужа и дом, не жалуется на бесконечные болячки, не дохнет всякий день, работает, и в постели при всем том, как огневая кобылка, почему бы такую не уважать? Ну и что если рылом не вышла в Софи Лорен! В темноте под одеялом и серая кошка за бабу сойдет, лишь бы не царапалась.
Катька полностью отвечала Колькиным запросам. Неприхотливая, терпеливая, бережливая, она любому стала бы подарком и наградой. Она молчала, когда он на весь двор высмеивал и называл Оглоблей, материл, выгонял и бил бабу. Она лишь висла на шее и говорила, что любит до смерти его одного. И все ждала ребенка. Но и появление Димки ничего не изменило в семье. Колька никак не мог признать бабу, какая сама повисла ему на шею.
Мужчины никогда не дорожат легкими и быстрыми победами. Такие женщины не задерживаются надолго ни в сердце, ни в памяти.
Колька не боялся потерять Катьку. Она слишком легко далась ему и не успела стать любимой.
Он часто думал, как избавиться от назойливой бабы. Она надоела ему. И подогреваемый матерью он искал выход. Но Катька сама уехала в деревню. Она, заболев туберкулезом, никогда не вернулась бы к нему в город сама. Колька видел, как менялась баба. Его Катька оказалась вовсе не дурой, какой представляла невестку Евдокия Петровна.
Да, недостаточное образование отложило свой отпечаток на общем уровне развития женщины. Но природные смекалка и цепкость, восполняли брешь. Катька была на удивление живучей. Она вставала даже после жестоких побоев и прощала их мужу без напоминаний и упреков. Баба долго не рассказывала о них никому, даже в своей деревенской семье не жаловалась на Кольку долгое время.
Мужик был уверен, что так будет всегда, что баба, смирившись со своею серостью, всегда будет послушна ему одному, но просчитался...
Недолгой была ее связь с любовником, но отношение к Кольке изменилось круто. Баба, познав сравненье, сама пригляделась к мужу и стала им пренебрегать.
— А ведь тюряга и вовсе нас разделила. Вон как Оглобля поменялась нынче! Уж, коль что надумала, свое вырвет с кольцом из носа. Раньше даже про мелкие покупки спрашивала, исподнее без меня не брала. А тут целую норковую шапку купила и хоть бы что! Показала, не боясь, что в ухо получит. Хотя, о чем это я? Уже не получит ни в ухо, ни по соплям, даже по сраке, как раньше, не щелкну. Вон вчера привел с работы, весь вечер помогал ей, даже картошку чистил, сам пылесосил и мусор вынес. А ночью она все равно отдельно спать легла. Уже в какой раз не уломал,— вздыхает Колька.
— Раньше она за мной тенью ходила. Я все фыркал, хвост распускал. Хвалился, мол, вот какой гордый. А теперь Оглобля на коленки поставила, как пацана! И ведь не от страха слушаюсь свою бабу. Чего мне ее бояться? Хотя, теперь дошло, что могут бабу у меня умыкнуть. Еще бы! Ведь она такая, что я без нее? Чем задиристей Катька, тем покорней становлюсь. Уж не жду как прежде ее слов про любовь. Она не скажет. Вон прозвенела, что вовсе не ждала меня с зоны. Если б видела, как в ту ночь промучился, даже плакал как баба, обидно было. Хотя раньше все наоборот случалось. Как же я ее понял, как выдержала она и стерпела? Вот и наказан за свое! Теперь не могу у нее теплое слово вымолить. Сам виноват, оттолкнул, заморозил, даже по имени не звал. Сейчас она из Огрызков не вытаскивает. И в глазах нет былого тепла. Раньше звездочками вспыхивали, да отгорели. Погасла, остыла ко мне душа, совсем чужою стала баба! — вздыхает человек и смотрит на жену с ожиданием, может, обронит ласковое слово, погладит как раньше по голове. И слышит:
— Ну, че сопли распустил? Садись жрать, козел вонючий! Вот твои обещали возникнуть. Свекруха с хахалем! Ты их сам встреть, чтоб мои глаза их не видели, у соседки посижу. Когда увижу, что уезжают, сама домой вернусь,— предупредила Кольку заранее.
Мужику враз грустно стало. Ведь вот сколько лет прошло, Димка вырос, а мать с женой никак не поладят меж собою. Нет, они не ругаются, но ненавидят друг друга люто и не скрывают того. Евдокия Петровна все годы смотрела на Катьку с презреньем, с кривой усмешкой, высмеивала при Кольке безжалостно. Всякое неудачное слово, сказанное невпопад, тут же подвергалось едким насмешкам, упрекам, издевкам. Свекровь постоянно называла Катьку недоучкой, девкой из хлева, которая выскочила из лопухов. Катька и вовсе не признавала свекровь, за глаза называла клизьмой. Она не здоровалась с нею и никогда не садилась за один стол.
Колька с Димкой удивлялись такой стойкой вражде. Ни одна из женщин не пошла на примирение первой.
Вот и теперь мужик сетует, снова жена убежала из дома, чтобы не видеть его мать. А ведь обидно, не чужой человек приедет. Но и уговаривать жену не стоит. Забьется в свою спальню и нос оттуда не высунет
Петровна не лучше Катьки. Так и говорит:
— Я этому говну кланяться не буду. Кто она есть? Дешевка! Дура из свинарника! Хавронья неотмытая!
Кольку после зоны такие эпитеты в адрес жены бесить стали. Он осекал мать, выскакивал из кухни, прямо говорил, что ему надоели наскоки и оскорбления матери в адрес жены.
