характером. Но, когда годочки повалили к сорока, одумалась пташка, захотела ребенка, а мимо! Бог не дал ей беременность. Она оказалась бесплодной. Петька, узнав о том, ударился во все тяжкие, стал выпивать, поговаривали о его связях со студентками. Но при всем этом он ни разу не пришел ко мне и к тебе, отец забыл нас. Он и не знал, как трудно жилось нам с тобою. Ведь из театра я ушла. Не могла оставаться и видеть рожу Елены. Мне она казалась последней шлюхой, разбившей мою семью. Ведь она знала все и увела Петра не только у меня, а и у тебя. Отняла его, но на нашем горе не порадовалась. Говорили, что она села «на иглу», потолстела, резко и быстро стала стареть. Потом оба лечились. Но детей у них так и не появилось. Они уезжали в другой город, чтоб там начать жизнь заново. Правда это или нет, я уже не знаю. У меня умерла мать, и выживать стало еще сложнее, Я пыталась устроиться на работу, но не брали никуда. Видели, что выпиваю. Завязать с этим не смогла. Не сумела себя сломать, не хватило воли. Помочь стало некому. Меня предал твой отец. Было обидно до чертей, когда я тебя кормила грудью, у нас очень часто не было на хлеб. Ты оставался голодным и кричал на весь барак, жить хотел. И тогда наши соседи помогали, кто чем мог. Как выжили, сама не знаю. У тебя не было распашонок и ползунков. До четырех лет бегал беспортошным. А где было взять, Остап? Оно и теперь день ото дня тянем, не зная, что будет завтра? Ты говоришь, что полюбил Снежанку, но подумай, куда ее приведешь? Третьей на эту койку? Что предложишь? Кусок хлеба, отнятый у детворы или стариков? Будет ли счастлив ваш ребенок, да и какая дура согласится вернуться в барак? Снежанка уже познала другую жизнь, знает сравненье и не полюбит тебя. Лучше забудь ее. Я знаю, как это трудно. Но еще хуже — предательство! Поверь, если даже вы будете вместе, во что не верю, то ненадолго. Не терзай душу, скажи себе, что она умерла. Так проще смириться. Я вот так же похоронила в душе твоего отца и выжила сама, вырастила тебя и никогда не унижалась перед Петром, не просила ничего, не клянчила для тебя. Пусть бедно и голодно, но выжили сами. И ты его не ищи. Отказавшийся, забывший, уже не отец. Нет меж нами родства. А ведь я, поверь, не навязывалась Петру. Это он клялся в любви, а я поверила. И у нас была радостная пора очень недолгая. Счастье всегда бегает на коротких ногах, долгим случается только горе...
Остап запомнил все, что рассказала мать, обдумав сказанное о Снежанке, согласился полностью и перестал дежурить под ее окнами. Вскоре его взяли к себе воры, он быстро освоился у них, считался удачливым, дерзким.
Расставшись со Снежанкой, Остап очень изменился. Стал безжалостным, грубым, мстительным. У него очень скоро появились деньги. Их он тратил на водку и девок, ни одну не любил. И вдруг, словно проснувшись, вспомнил о матери. Ей купил дом за городом с садом и участком. Дал денег на хозяйство и харчи, попросил отказаться от выпивки. Она пообещала и спросила Остапа:
— Где деньги взял, сынок?
— Тебе это знать не нужно! — оборвал резко.
— Я поняла! Скажи, я здесь надолго? С кем жить буду, одна иль приведешь невестку?
— О семье и не мечтай, ее у меня никогда не будет. Живи сама! Мало ли что со мною случится. Из этого дома никто тебя не выгонит.
А вскоре Остапа осудили за воровство. Мать узнала о том из письма, какое получила из зоны. Восемь лет дали сыну. Но через полгода он сбежал. Стукнул в окно поздней ночью, вошел продрогший, уставший. Раздевшись, выключил свет, пил чай в полутемной кухне, прислушивался к каждому шороху за окном.
Как он изменился за прошедшее время. Куда делась его кудрявая шевелюра и беззаботная улыбка. Лицо будто усохло, посерело и сморщилось. Сын стал сутулиться. Он мало говорил. Сказал, что утром он уйдет, но о том, что был дома, мать никому не должна говорить.
Утром, когда мать проснулась, сына уже не было дома. А через месяц снова пришел неожиданно. Дал ей много денег. Велел спрятать их. Себе оставить только на жизнь.
— Не боись, они не кропленые. В Ростове у барухи очистил. Сорвала стерва нимало. Но с ней не побазаришь. Таких, как я желающих, у нее хоть жопой хлебай. Пришлось согласиться на ее условие,— сказал хмуро.
— Коль они чистые, чего прятать? — не поняла женщина.
— Чтоб за хвост не поймали. На баруху тоже могут выйти менты и расколоть до самой задницы,— ответил коротко. О себе ничего не рассказал. Вскоре опять ушел. Услышала о сыне уже через год, он снова отбывал срок в зоне. Спустя два месяца, опять пришел.
Женщина заметила, что Остап возмужал, уже не выглядел измученным. Одет с иголочки, при деньгах, веселый, он шутил с матерью и выглядел беззаботным. Но она чувствовала сына не по словам и шуткам. Видела, сколько седины прибавилось в голове, как потускнели и состарились глаза. Понимала, что устал ее мальчишка от одиночества и холода. Нет у него будущего, нет завтрашнего дня. И будет ли он теперь у сына?
Остап много раз был судим, за грабеж и воровство, за убийства и разбой, за побеги. Сколько раз его ранили при поимках и побегах, сколько пережил и вытерпел на зонах, он не рассказывал матери ничего. Но она много Лет прожила в бараке и хорошо разбиралась по зажившим рубцам и швам, что довелось перенести человеку.
Вот так заснул Остап раздетым, сползло с него одеяло, мать подошла поправить, глянула на тело сына:
— Остапик! Сынка мой! Как же так? За что тебя так мордовали? И арматурой били, пучком колючей проволоки стегали, горячим утюгом спину палили. А вон там шилом ткнули. Это вот финкой порезали. Видно крутою была разборка. Здесь и свинчатки и кастеты походили. Как же ты все это вынес и выдержал? Кто и за что изгалялся над тобой? Малыш мой! Где твоя доля? Почему она такая корявая? Вон все ноги в дырках от пуль. Охрана или менты увечили? С самого детства нет у нас счастья! Где оно заблудилось? Да и есть ли оно на свете? Вон даже пальцы тебе ломали. Под ногти совали иголки. Свои бандюги на разборке, иль менты забавлялись? Когда ж мы с тобой заживем спокойно? Дождусь ли я от тебя внуков? А может, есть у тебя дети? Ведь ты добрый и стал бы хорошим отцом...
Остап проснулся, увидел мать, натянул на себя одеяло:
— He плачь, мам! Я живой! Где-то слегка поцарапан, так это ж мелочи, на то родился мужчиной, нас рубцы украшают...
Он больше не говорил о Снежанке. И можно было подумать, что навсегда выкинул ее из сердца и забыл. Но нет, вон на плече имя девчонки, посеченное «ежом». Снята не раз кожа, но имя осталось. Ни одной буквы не вытравили, хотя били жестоко. За что?
Смолчал Остап, как линяя в бега вместе с двумя зэками, спрятал на поясе мешочек с сухарями. Ни с кем не поделился, сам грыз украдкой. Когда запасы закончились, а до железной дороги оставалось больше сотни километров по морозу и сугробам, те двое остались в снегу умирать, Остап пошел дальше один. Ему хватило сухарей до самой воли. А через полгода те двое пристопорили его уже в Одессе. Он давно считал их жмурами. Но им повезло. На них наткнулись охотники и не выдали милиции. Отогрели, накормили, дали с собой вяленого мяса и привезли на нартах к поезду...
Ох, и жестокой была разборка. Остапа решили замокрить. Выплыли сухарики. Сам проговорился под пыткой, когда раскаленные гвозди втыкал под ногти услужливый сявка.
Хотели выбросить «из закона», но кто-то вспомнил о прежних заслугах, и Остапа оставили дышать.
А вот финачом его свалили за жадность. На доле обжал кента, какой вместе ходил в дело. Тот по бухой раздухарился, назвал Остапа грязно. Стали махаться, вот тут и саданул кент, погорячился. Но ничего, уладили. Хорошо, что кент косой был, чуть-чуть промазал. Будь потрезвее, давно лежал бы Остап на погосте. И кроме матери никто не вспомнил бы его.
Правда, у него в каждой зоне оставались свои обязаники. Их он имел на всякий случай для лихой беды. Так его учили настоящие «воры в законе» и советовали в каждой ходке:
— Нам, фортовым, нельзя без обязаников. Они везде, и на воле, и на зоне годятся. Его хоть куда принорови! Хамовку обеспечит, кайф достанет, постирушки справит, на стреме постоит, хочешь буквой зю загнешь, иль положняк сдерешь. Обязаник — вещь удобная, плоди их, как вшей в портках. С той разницей, что вши тебя грызут, а обязаников сам «доишь». Они, как кошельки, любого тряхнешь, когда прижмет.
Эту нехитрую науку Остап запомнил сходу. Скоро оценил совет фортовых. Он пользовался им в каждой зоне, и ни разу не случалось прокола. Его знали во многих зонах. Милиции и прокуратуры всегда
