все вместе, чего не случается с людьми, хорошо заплатили ей. Хозяину бутылку коньяка подарили. Сыщи теперь таких отдыхающих? Эх, если бы не соседи треклятые! Спугнули людей, обидели. А все черная зависть на чужые доходы. Она осечку дала. Да глупый бабий язык, обидевший подозрением порядочных людей. Перед ними даже милиция извинилась за беспокойство. Нет, надо отгородиться глухим забором от соседей, — решила баба. Но всего этого не узнали и не услышали фартовые. Они сказали, что едут отдыхать в другое место, более цивилизованное, культурное.
Задрыга успела услышать такое. Ей вовсе не хотелось в шумные многолюдные города, где людей больше, чем капель у дождя. Где злые, равнодушные, плачущие лица встречаются чаще улыбающихся.
— Эй, Задрыга! Хиляй буром! Чего плетешься, как обоссанный хвост? — подбодрил девчонку Боцман, Та
вспомнила, куда и зачем они прилетели — заторопилась к выходу.
Капка слышала о Ростове много, еще от Сивуча. Старый законник, вспоминая этот город, даже глаза закатывал от блаженства. Называл его уважительно, не иначе как папой… И причмокивал, словно там ему жилось, как мухе в медовой банке. А начинал вспоминать, так даже у пацанов шерсть дыбом становилась от страха. Одни поножовщины и кровь, водка и бабы, менты и стрельба. Это Сивуч называл ласково — фартовой судьбой.
— Ростов — большая малина! Это фартовый город! Там проходили сходки законников и разборки с непокладистыми паханами малин! Там принимали «в закон» и выводили из него. Там делили территории и назначали паханов. Там была негласная воровская столица — рай для фартовых, ад — для мусоров. Там дружба с законником держалась в чести у горожан, какие шли к ворам со своими заботами, прося их помощи и защиты.
В Ростов никто не попадал случайно — сам по себе. И не покидал его без ведома и требования фартовых, державших в своих жестких клешнях даже городскую элиту.
— В Ростове не зевай! Всякий шаг — проверка! Там видят все и всех! — предупреждал Сивуч, и Задрыга вспоминала все, чему училась долгие годы.
— Каждый фартовый должен иметь третью руку! — вразумлял Сивуч.
Задрыга понимала, о чем говорил старик. Все законники Черной совы имели при себе «перья» и «пушки». Никогда, даже во сне не разлучались с ними. Фартового, если он бухой, могли разбудить два повода — свисток лягавого, и если кто- нибудь пытался прикоснуться к оружию. Любой законник тут же вскакивал на катушки, готовый к трамбованию целой кодлы. Оружие было вторым сердцем. Его берегли пуще головы, его украшали, о нем складывались песни, ему приписывались удачи или провалы. Оно было третьей рукой всякого вора.
На что угодно могли играть в очко или рамса — законники. На башли, на желание, закладывали барахло, проигрывали своих шестерок и сявок, но никогда на кон не ставили оружие. Законник скорее согласился бы остаться без ушей и пальцев на ногах, но не лишался «пера» и «пушки», считая западаю ставить на них даже в самой азартной игре.
Задрыге такое оружие пока не позволялось. Она еще не была принята в закон. В Черной сове его носили только фартовые.
Но… Задрыга, как и вся прочая воровская «зелень», могла выбрать что угодно, помимо «пера» и «пушки», какими научил ее прекрасно пользоваться старый Сивуч. Одни пацаны выбирали себе камень, обвязанный веревкой. И прекрасно им владели. Спицы и шилья — отточенные до идеального. Задрыга выбрала для начала велосипедную спицу. Отточила ее тоньше иглы и всегда держала за поясом.
Тяжело свыклась с нею. Несколько раз сама поранилась во сне. Спица казалась громоздкой и слишком опасной. И Капка присматривалась, какое оружие выбрать, — кого взять в кенты.
Она пыталась смастерить что-то из колючей проволоки, вязальных крючков. Испытывала их на бродячих собаках и кошках, какие завидев Задрыгу издалека, уносили от нее ноги с диким воем. Ее они считали отпетой живодеркой. Но Задрыгу не удовлетворяли испытания. И она снова что-то точила, выстругивала, примеряла, испытывала на очередной громадной псине и снова, вся искусанная, придумывала новое, пока не остановилась на своем. Обычная с виду хулиганская рогатка, из какой по настроению стреляла Капка деревянными, железными и даже костяными стрелами. Короткие и легкие, они всегда попадали прямо в цель. И причиняли жестокую боль.
Особо невыносимы были деревянные стрелы — из березы. Они оставляли много заноз в теле. Оно начинало воспаляться, загнивать в том месте, где попала стрела.
Капка испытала это на Боцмане. Тот целый день караулил Задрыгу. А поймав, избил, и пригрозил утопить в параше.
Весь следующий день малина выковыривала занозы из толстой задницы Боцмана. Рану промывали водкой, чтоб не было заражения. Это злило законников больше всего.
Когда Задрыге надоела брань, она посоветовала Боцману окунуть зад в таз с кипятком несколько раз. Боль пройдет и нарыва не будет, — говорила девчонка, пожалев фартового.
Тот от этой жали зубами скрипнул. Попросил, чтоб она на себе показала, как это провернуть. Капка удивилась:
— Не у меня болит! Зачем мне жопу ошпаривать? — и видя, как мучается Боцман, решила остановиться на рогатке. С нею она прилетела и в Ростов.
Слегка прикрыв ее рубашкой, нащупала, сколько стрел в запасе. И вышла из самолета.
— Задрыга, не крутись меж катушек, хиляй следом! — одернул Глыба девчонку, оглушенную шумом большого аэропорта.
Законники ждали багаж. Нервно курили, оглядывали улетающих, провожающих.
Здесь в аэропорту скопилось много народу. И фартовые не обращали на них внимания. Их беспокоило необычное скопление милиции, такого тут раньше не бывало.
Милиционеры проходили в багажное отделение, разговаривали с работниками аэропорта, смотрели списки, оглядывали прилетевших пассажиров.
Когда по ленте транспортера пошел багаж с симферопольского рейса, пассажиров не впустили самих. Багаж им выносили по номерам талонов. Милиция зорко следила за багажом и получателями. Фартовые вмиг сообразили — их секут. Шакал тихо переговаривался с кентами:
— Срываемся, пахан, линяем, пока не попухли! Хрен с ними — башлями! Воля дороже! Отваливаем, — уламывали фартовые Шакала. Тот начал колебаться.
И вдруг Задрыга приметила, как здоровенный парень лезет в карман плаща девушки, стоявшей у дверей багажного отделения.
— Вор! Держите вора! — взвизгнула Капка, указав милиции на парнягу. Тот бросился наутёк. Милиционеры — за ним. расталкивая пассажиров, ринувшихся в багажное отделение.
Фартовые Черной совы вмиг оценили ситуацию, и воспользовавшись ею, вырвали свои чемоданы, и продравшись через густую толпу, вышли из здания аэропорта под топот, крики, свистки милиции, шум погони.
Вон где-то вдребезги разлетелось стекло. Кто-то выскочил со второго этажа аэропорта, вскочил на ноги. Огляделся дико. Глаза кровью налиты, рот перекошен, лицо белое, в руках нож.
Капка тут же узнала карманника.
Фартовые Шакала уже погрузили багаж в такси, влезли в машину. Ждали зазевавшуюся Капку. Она смотрела, сумеет ли уйти от погони карманник? Тот увидел Задрыгу. Дикий рев вылетел из его глотки. Он хотел броситься к ней, отомстить, но что-то случилось с ногами. Они отказывались держать тело. Подкашивались, раздираемые дикой болью. Еще миг. Что-то сверкнуло перед глазами Капки, впилось в тело непереносимой болью.
Задрыга ухватилась за машину, чтобы удержаться. Она видела, как упал лицом в землю карманник. На него насела милиция. Скрутила руки за спину, надела браслеты.
— Ну. сука, надыбаю тебя из-под земли! Размажу, как падлу! — хрипел карманник.
В глазах Задрыги стыло небо Оно отчего-то быстро темнело. Крутилось кругами. Сначала медленно, потом быстрее. Л вот и волчком заплясало.
Волчок был единственной игрушкой детства. Он снова вернулся.
Капка хочет остановить синий волчок. Но он почернел. Вырвался из ослабшей ладони и исчез…
