кончится все.
Капка пришла в себя, как только Боцман, нашарив ее за ногу, хотел выбросить в окно
Капка впилась в его плечи. И со всего маху сунула ему головой в лицо.
Боцман пошатнулся. На миг ослабил руки. Задрыга вырвалась. И ножкой стола, не щадя, ударила по голове. Ножка сломалась пополам. Боцман остался на ногах. Он лишь оглядывался, искал Задрыгу. Она рассекла ему кожу. И кровь струилась по лицу фартового.
— Размажу стерву! — крикнул хрипло, шаря что-нибудь, чем можно пришибить Задрыгу. Та увертывалась, ускользала. Но вот он снова прихватил ее за плечо. Сдавил пятерней, как клещами.
— Попухла? Сдыхай!
Боцман сорвал девчонку с пола. Та ногой в пах ударила. Мужик рухнул на пол с воем. Задрыга выплеснула ему на голову целое ведро воды.
Фартовый тут же очнулся от кайфа. В глазах красные сполохи от боли. От нее дышать нечем.
— Что случилось? Откуда эта боль, — никак не мог вспомнить законник. Он катался по полу, царапая ногтями доски, го сдавливал пах — разрывающийся от боли. В глазах мутная пелена.
— Где я? — дико озирался, едва улеглась боль.
— В хазе! Чтоб ты через хайло до смерти просирался! — услышал из темноты угла.
— Задрыга! Зачем притырилась? Включи свет, зараза!
Когда Капка включила свет, Боцман огляделся вокруг.
— Кто это тут трамбовался? Что здесь стряслось?
Когда Капка рассказала, фартовый схватился за голову.
Только теперь заметил, что на Задрыге нет живого места. Вся в синяках, шишках, ссадинах, оборванная. Сплошной комок боли, она едва держалась на ногах, но не плакала. Хотя рассечена губа. От плеча до локтя порез. Гвоздь задел. В спутавшихся волосах щепки, вата от порванных матрацев.
— Довела, стерва! На себя пеняй! Лафа, что не замок- рил, — сунул голову в ведро с водой и позвал сявок, чтоб убрали в хазе.
Те, увидев следы погрома, долго не могли понять, с чего начать. И выносили из хазы все подряд. Ведь ничего в ней не уцелело.
Боцман сидел на вымытом полу. Голова полотенцем обвязана, гудит. Перед глазами карусель крутится. И он словно летит куда-то.
Задрыга умывалась в помятом тазике, ругая Боцмана по- мужичьи, грязно. Тот кряхтел, отмалчивался.
Сявки, взяв у фартового деньги, вскоре принесли койки, постели, стол и стулья. Даже стаканы раздобыли вместе с графином. Ложки и тарелки лишь поутру притащить пообещали.
Они ехидно посмеивались, оглядываясь на Задрыгу, и удивлялись ее живучести.
Таранка, едва появилась постель, прыгнул в нее и вскоре захрапел. Он даже не глянул на Капку. Жива, и ладно. Если Шакал станет за нее шкуру снимать, так не с него.
Боцман мочил полотенце, прикладывал к голове. Ждал, когда Задрыга утихнет, может, удастся ему до возвращения кентов помириться с нею.
Капка приводила себя в порядок. Вычесала из волос мусор. Прижгла уцелевшим коньяком все порезы, ссадины, царапины. Приложила к шишкам вату, смоченную в моче. Табаком остановила кровь, сочившуюся из губы. И теперь лежала, ни с кем не разговаривая.
Она понимала, стремачи специально подставили ее и не вступились, не отняли у Боцмана.
Потому теперь она обдумывала самое важное — месть каждому.
Что такое чифир, она слышала еще от Сивуча. Его действие увидела впервые. Она догадалась, что стремачи чифирят. В коридоре их кто увидит? Решила рассказать пахану. Что за стремач, какой канает от чифира ночи напролет? Он безнадюга. На него положиться нельзя. В случае шухера — не вякнет. Кому такие нужны? И вздумала высветить их перед малиной. Кенты, конечно, выгонят стремачей. И тогда Капка от души посмеется.
Боцмана вывернуть за случившееся, сказав, мол, хорошо, что она, а не кто другой под руку подвернулся. Не только искалечить, замокрить мог.
Вломит ему пахан по самые… Век будет помнить, как чифир хватать, — думала Капка и, вскакивая, смотрела в окно. Ведь уже утро, совсем светло. А фартовых все нет.
Беспокойство девчонки росло с каждой минутой. Она уже не могла лежать в постели, стояла у окна, не сводя глаз со двора, с дороги, по какой должны вернуться законники.
Сегодняшняя стычка с Боцманом не прошла даром. Задрыга поняла, что сама по себе она ничего не значит для кентов. Лишь страх перед Шакалом сдерживает законников, да и то не всегда. Она уяснила, если что-то случится с паханом, ее в малине не потерпят и одного дня. Выбросят. Забудут имя.
Природная хитрость подсказывала, что при таком куцем возрасте ее никто в другую малину не возьмет. Знала — девкам не верят законники. Признают их шмарами. В дела не берут…
Своя малина молчит. Не хотят злить Шакала. Тот делает все, чтобы дочь стала не хуже любого фартового. Она тоже старалась изо всех сил. Но почему-то не ладила с кентами.
Задрыга во всем винила их. И была уверена, что каждый ненавидит ее. И только пахан… Но и он обижал не раз.
Капка сразу увидела такси. Отца и Глыбу. А с ними троих незнакомых людей. Они тут же рассчитались с водителем и пошли вслед за Глыбой в подъезд. Шакал поднял голову, увидел Капку, приветливо махнул рукой, улыбнулся. И заторопился в хазу.
— Наши возникли! Таранка! Ты кемаришь? Новых кентов надыбали! Боцмана под жопу из малины выкинут! — выдала Задрыга затаенную мечту.
— Чего? — вылупился Таранка, замахнулся на Задрыгу. Но в это время в хазу вошли кенты.
— Что стряслось тут? — нахмурился пахан, едва переступив порог.
Капка взахлеб стала рассказывать о своих горестях. Ее перебил Таранка, потом Боцман встрял.
Задрыга показывала отцу рассеченную губу, все синяки и шишки.
Шакал слушал молча. Потом подошел, дал девчонке крепкую пощечину и процедил зло:
— Еще протянешь клешню к законнику, с корнем, из задницы вырву! Усекла? Кто он и кто ты! Посеяла? Со шпаной играешь, роняя звание, со своими — никак не сдышишься! Хиляй с глаз! Падла! — толкнул ее в свою комнату и закрыл на ключ.
Капка мигом взяла со стола пустой стакан. Приложила дно стакана к двери, ухо к краям стакана прижала. Сивуч учил так подслушивать все разговоры. И до нее донеслось отчетливое:
— Ты, Боцман, тоже мудак! Зелень сколько раз малине помогла! Сам Дрезина ее зауважал! С чего гробишь сикуху? Иль посеял, что она с Таранкой банк тряхнула? На эти бабки все дышим. Ей своей доли до конца жизни хватило бы!
— Пахан, она всех достала! — не выдержал Таранка.
— Оттого и достает, что добра от нас не видит! Короче,
кончайте ее трамбовать! Она кто против вас? Шмакодявка жалкая! И вы не можете стрехаться с нею? Как же с новыми законниками скентуетесь? Вот, принимайте! Сфаловал, Хлыщ, Пижон, Тетя!
Новые кенты рассказывали, где и с кем они фартовали. В каких делах были. Где отбывали ходки.
— Знаем мы и Дрезину, и Сивуча. Да и других… Кентовались с Черной кошкой. Но недолго. Накрыли мусора. Чуть под «вышку» не влипли. Защитник отмылил. На четвертак кинули. Под Архангельском приморились, — рассказывал кто- то из новичков.
Задрыга не выдержала и, стукнув в дверь; попросила зло:
— Хавать дайте!
Шакал открыл дверь, выпустил Задрыгу молча. Та оглядела новых кентов. И сделав реверанс, представилась:
— Капитолина!
Боцман от хохота чуть со стула не свалился, схватился за живот:
— Ну, отмочила, Задрыга! Мать твою в задницу! Что барышня возникла, стервоза облезлая!
— А ты падла, Боцман! Чего «зелень» поливаешь? Она нам уважение подарила свое! На том спасибо ей, что сердцем нас приняла. А ты с чего рыгочешь? Видно, не зря она тебя колупает. Сам к ней не прикипайся! — вступился Пижон. И указав на нее пахану, предложил негромко:
