придержала пахана. И едва Паленый подошел, Капка ногой открыла дверь, сшибив Мишку с ног, вбила в угол. И улыбаясь спросила:
— У тебя шмары на яйцах висели, что так канителил, падла? Столько поездов из-за мудилы просрали! Вскакивай на катушки, вонючий ханурик! Чего развалился, козел? Живо, паскуда! — поддела ногой в ребро и легко сбежала с лестницы вниз.
— Шары выбью, стерва облезлая! — прорычал вслед Паленый. Кенты малины дружно рассмеялись, поняв, какая участь ждет свежака. Каждый поневоле обрадовался, что выбор Задрыги пал не на него.
Капка даже не оглянулась на Мишку. Она выместила лютое подозрение. Да и где ж он мог столько пробыть, как не у шмары? Недаром его считают кобелем даже видавшие всякое кенты.
Ты у меня взвоешь, сукин выблядок! Я тебе все вырву! — решила Задрыга молча.
Услышав за спиной шаги Мишки, уронила ему на ноги свою сумку. Тот взвыл от боли, согнулся пополам. Капка подняла сумку и, не обращая внимания на Паленого, нагнала пахана, пошла рядом.
Свою сумку она не доверяла никому. Однажды Тетя хотел помочь и, удивившись тяжести, спросил, что держит в ней Задрыга? Та ничего не ответила, лишь молча вырвала из рук кента свое сокровище.
Шакал, оглянувшись, понял все. Усмехнулся молча. Подумал в душе, что дочь проверит новичка лучше кентов, надежнее целой малины.
Капка до самого Брянска не обращала внимания на Паленого. Вместе с Шакалом и Глыбой обговаривала предстоящую поездку в Калининград, и на время отвлеклась, забыла о Мишке. А тот пошел в купе с молодой девушкой и отбросив прочь стеснение, начал открыто за нею ухаживать.
Он принес ей чай, предложил печенье. Шутил, смеялся, рассказывал анекдоты. Девушка назвала имя, представилась студенткой мединститута, сказала, что возвращается с практики на занятия, на свой факультет.
Ирина… Мишке она приглянулась. Да и сам случай столкнул их и одном купе один на один.
Паленый пересел поближе к Ирине, попытался обнять. Та отшвырнула руку парня. Глянула строго. Паленый понял, что поспешил и отодвинулся. За постельное белье свое и попутчицы он заплатил сам. Девушка поблагодарила кивком головы, видно, привыкла к подобным знакам внимания.
Паленый рассказывал ей всякие смешные случаи из жизни, придуманные на ходу. Ирина слушала, смеялась.
Мишка лишь один раз услышал под дверью осторожные шаги Задрыги. Вот они остановились. Капка прислушалась. Мишка заливался соловьем, говорил без умолку, мстил Задрыге, рассыпаясь в комплиментах и любезностях перед едва знакомой попутчицей.
Лишь в два часа ночи выключил он свет и, пожелав спокойной ночи девушке, вскоре уснул, догадавшись, что от нее он ничего не добьется. Слишком строга оказалась, слишком недоступна.
— Да и к чему она, если эта встреча — первая и последняя. Продолжения не будет. Она студентка. А я кто? Узнай, разговаривать не стала бы, — подумал Паленый и, поворочавшись немного, уснул накрепко, до самого утра.
Разбудил его Глыба, когда солнце заглянуло в окно вагона. И поторопил:
— Шустрее, через десяток минут сваливаем.
Мишка повернул голову. Соседки уже не было. Свернутая постель примостилась в уголке. Была девушка, и не стало…
Паленый грустно вздохнул, вспомнив вчерашний отказ дать адрес. И потянувшись, стал одеваться. Его сразу насторожила легкость пиджака. Он сунул в боковой карман руку. Но там пусто…
Паленый точно помнил, что именно сюда он положил свою долю из общака малины.
Он обшарил все карманы, но нигде ни копейки. Пусто было и в чемоданчике, задвинутом под полку.
Не только бумажных денег, мелочи не осталось. У Паленого от изумления отвисла челюсть:
— Вот так студенточка! Облапошила, как последнего фраера! И надо же, умудрилась на халяву отделаться, прикинулась целкой-недотрогой, стерва размалеванная! Карманница! А как сработала! Чисто ломала комедь! И как я не допер? Что ж теперь? Шакал без доли шугнет! А если и примет, годы потешаться станет. А может, это Задрыга устроила? Надо глянуть. Она такое может оторвать. За нею не заржавеет! — вспомнил Мишка совместную учебу у Сивуча и решил перехватить Капку один на один.
Но, Капка крутилась возле Шакала. И даже не оглядывалась на Мишку.
— Задрыга! Хиляй сюда! — позвал Капку. Та, оглянулась, послала его матом и заговорила с паханом.
Паленый ждал. Когда малина вышла из вагона, Мишка накрепко прихватил Капку за плечо:
— Верни башли, стерва! Иначе кентель с резьбы сорву! — пообещал багровея лицом.
— Какие башли? — раскрыла глаза удивленно. И тут же сунув коленом в пах Паленого, побежала догонять своих.
Уже на хазе рассказал Мишка, что случилось с ним в купе. Внимательно наблюдал за Капкой. Та слушала, как и все. Молча качала головой, не сказала ни слова в защиту. Кенты, поверив Паленому, взяли его в малину без доли, оговорив, что с первых трех дел он не получит долю. Наваром ее возместит, а впредь не станет развешивать лопухи. Ни одна шмара не стоит того, чтобы из-за нее теряли кентель.
Задрыга смотрела на Мишку искоса, но хохотала над ним открыто:
— Ах, девочка-цветочек! Красавица сказочная! Вы изранили мое сердце бедное! Как я жить без вас буду, — надрывалась Задрыга, изображая Паленого.
— Весь навар увела студенточка-козочка! И теперь флиртует с фраерами, посмеиваясь над лопоухим козлом! Облапошила и молодчага! А ты яйцы на коленях не развешивай! Так тебе и надо! Но если бабки малины просрешь вот так же, нахлебаешься соленого, мудак!
Паленый, улучив момент, когда малина слиняла в городской кабак обмыть Капкину законность, перевернул все ее барахло, но денег гак и не нашел. В комнату Шакала не решился войти и поискать. Знал, не пахан, так Капка сразу увидит, что он там побывал. Тогда и впрямь из малины вышибут. Ни на что не посмотрят.
Мишка сидит в хазе один. Ему до чертей обидно. Ни за что, ни про что потерять такие башли! И даже точно не знать, кто их спор? Такого с ним никогда не случалось. У Паленого испортилось настроение, именно потому он отказался пойти в кабак, и узнав, что кент остается, взял с собой даже стремачей, решил их упоить до свинячьего визга.
Мишка так жалел о потере, что голова разболелась. Ему не было бы обидно, если бы он их пробухал или пустил бы на шмар или на шмотки. Тут же его накололи, как фраера. И Паленый, обвязав голову мокрым полотенцем, лег на койку, попытался уснуть. Но не удавалось. Парень накурился до тошноты. Боль утихла. И Мишка решил вздремнуть. Но едва прилег, услышал топот у двери, вернулись Пижон и Глыба. Оба хмурые, злые.
— А где остальные кенты? Квасят в кабаке? — спросил Мишка фартовых.
— В лягашку замели! — процедил Пижон и сел к столу, грузно оперся локтями о края.
— Всех попутали? И Задрыгу? — не поверил в услышанное Паленый.
— И ее! Она, стерва, кипеж подняла! На шмару наехала! «Розочкой» по тыкве погладила, когда та к Шакалу стала клеиться! Звон начался! Мы из кабака ходу! Шакала за собой! А он ни в какую! Задрыгу шмары тыздят. Да не кулаками. Пешком по ней топтались. Тут пахан влез! Официанты — мать их в суку — ментов вызвали! Те враз Задрыгу в браслетки и в воронок. Она на ходулях не держалась. Шмар сгребли. И наших — за рога! Эх, ну на хрен было пахану эту мандашню с собой в кабак волочь? Она — шибанутая! Лишь в деле толк от нее, а на кутеж — рано сикухе! — не выдержал Пижон.
— Чего теперь сопли пускать? Надо думать, как достать кентов! Благо на шабаше подзалетели. В бухарник кинут. Не в камеры! — сказал Мишка.
— В алкашник? Хреново ты Задрыгу знал! Она шмару «розочкой» ожмурила! Враз! Бешеная зараза! Ей не по кайфу пришлось, что та к Шакалу мылилась. А что ж ему теперь, яйцы себе откусить? — возмущался Глыба.
Паленый молча обулся, глянул на кентов выжидательно. Те молча вышли следом — в темноту улицы. Вскоре фартовые подошли к милиции, остановились неподалеку, рассказали Паленому расположение здания. Тот, казалось, слушал вполуха.
Он внимательно вглядывался в тени, мелькавшие в окнах первого этажа.
